Загадка Таля. Второе я Петросяна

Многие, возможно, осуждали Петросяна за этот, по их мнению, малодушный шаг. Мне приходилось слышать высказывания по этому поводу одного специалиста, который говорил примерно следующее: «Ну да, конечно, Керес не смог выиграть, и все восхищаются дальновидностью Петросяна. А дожми Керес Фишера, что тогда? Тогда бы говорили, что Петросян проявил робость…»

Это рассуждение внешне выглядит логичным, но оно скользит по поверхности проблемы. Мы уже знаем, что Петросян в нужную минуту умеет быть отважным. Не просто может, но именно умеет — перед Кюрасао он доказывал это не раз. И можно не сомневаться, что если бы он пришел к мысли, что нужно выигрывать, он навязал бы Филипу сложную игру. Но Петросян пришел к иному выводу, и его решение было тонким, полным глубокого психологического смысла, учитывавшим многие, очень многие обстоятельства.

Позиция в партии с Филипом была такова, что Петросян, хотел он того или не хотел, вынужден был развивать активность на королевском фланге, в то время как соперник начал бы наступать на ферзевом — иной возможности ни у того, ни у другого не было. Игра на разных флангах всегда связана с известным риском, а добровольно идти на риск Петросян, как мы знаем, не хотел.

Не хотел еще и потому, что ему надо было идти на риск добровольно, надо было принуждать себя. Вот если бы Филип почему-либо отказался от ничьей, тогда бы это заставило Петросяна осознать необходимость риска, облегчило бы чисто психологически принятие решительных мер. Тигран как бы просил Филипа: «Откажись, заставь меня драться!».

Но отказ Филипа был маловероятен, скорее всего, он должен был принять предложение, что и случилось.

Не облегчал ли Петросян в этом случае задачу Кереса?

Оказывается, нет, не облегчал. Больше того — усложнял. Потому что как только Керес увидел, что у него появилась реальная возможность догнать Петросяна, он внутренне весь затрепетал, и если психологическое давление последнего тура и так было трудно преодолимым, то теперь оно становилось нестерпимым.

«Ирония судьбы! — писал впоследствии Авербах. — Старейший участник турнира — 46-летний Керес должен был именно в последнем туре, после утомительной двухмесячной борьбы, добиваться победы против самого молодого участника — 19-летнего Фишера».

В своем расчете Петросян предусмотрел и эту «иронию». И действительно, добившись превосходной позиции, Керес не выдержал напряжения и, боясь расплескать преимущество, стал чуть-чуть осторожнее. Фишер, который был куда спокойнее, вывернулся, и партия кончилась вничью.

Была в решении Петросяна и еще одна, весьма существенная, деталь. Предлагая Филипу ничью, Петросян, оказывается, знал, что Керес в последних партиях турниров претендентов часто проявляет неуверенность. В 1950 году, в первом турнире претендентов, он проиграл Бронштейну, в 1953-м — имел трудную позицию против Найдорфа, в 1956-м — чудом добился ничьей в партии с Петросяном и, наконец, в 1959-м — потерпел в последнем туре неудачу во встрече с Олафссоном. Все, оказывается, предусмотрел практичный Петросян.

Ну хорошо, а если бы все-таки здравый — может быть, даже чересчур здравый — смысл Петросяна потерпел фиаско и Керес, вопреки безукоризненному расчету, выиграл бы партию, что тогда? Именно этот вопрос, который у читателя, несомненно, вертится на языке, я задал Петросяну, и вот что он ответил:

— Это означало бы лишь то, что Керес играл в этом турнире не хуже меня, и, следовательно, было бы только справедливо, если бы между нами состоялся матч…

Искренность этого ответа не вызывает ни малейших сомнений. Рассуждая так, Петросян поступал не только вполне нравственно, но и в полном соответствии со своим характером, со своими жизненными шахматными убеждениями. И в жизни, и в шахматах Петросян верил в справедливость, верил в разум и логику. В последнем туре соревнования претендентов он, как и всегда, сыграл по позиции и считал бы справедливым и разумным любой результат, к которому могло привести это его решение.

К счастью для Петросяна, результат был самый благоприятный. Закончив партию с Филипом, он, стараясь успокоиться, ушел прогуляться. Порой он возвращался и заглядывал в зал: в первый раз он увидел, что дела Кереса блестящи, во второй раз — что позиция стала уже почти равной. Когда он заглянул в третий раз, то увидел Кереса с покрасневшими ушами (что всегда выдавало его волнение), но безукоризненно сдержанного, элегантного, улыбающегося настолько естественно, насколько это было в человеческих силах, Кереса, идущего ему навстречу с протянутой рукой: шахматный рыцарь без страха и упрека спешил первым поздравить соперника с победой в турнире…

ДЕВЯТЫЙ ЧЕМПИОН

Победу Петросяна на Кюрасао нельзя было назвать эффектной, но она и не оставляла впечатления случайности, особенно если учесть, что сыграв на пути к матчу шестьдесят восемь партий — в зональном, межзональном и турнире претендентов, — Петросян потерпел только одно поражение — поразительная статистика!