Официально объявленная цель похода – визиты в порты Франции, Италии и Австро-Венгрии с целью демонстрации Андреевского флага. Сейчас отряд в Марселе – зашли туда и задержались на неделю, якобы из-за неполадок с котлами на "Корнилове".
– А на самом деле?
– А на самом деле у Никонова приказ Корфа, подтверждённый указанием из-под шпица: при необходимости оказывать нам помощь всеми имеющимися средствами. Заодно они проведут в Марселе несколько демонстрационных полётов "Новороссии", а "Таврида" так и вообще должна выполнить рекордный перелёт по маршруту Марсель-Монпелье-Тулуза и обратно. Между прочим, через три дня должны быть здесь.
_ Ваша идея? – сощурился Семёнов. – Чего ж раньше-то не сказали?
– Барон предложил. – вздохнул Яша. – Зачем именно, я так и не понял, говорит – на всякий случай. Я так думаю: пусть летит, не помешает. А военный корабль в Марселе – это хорошо, это удачно. В крайнем случае, и ноги есть на чём унести, и подкрепление можно затребовать. У Никонова на борту проходят практическое плавание два с десятка гардемаринов выпускного курса Морского корпуса. Все с французским языком, если что, можно на них положиться.
– Ну, и то хорошо. – согласился Олег Иванович. – Кстати, там, на улице, у крыльца трактира – не обещанная ли двуколка?
Яша выглянул в окно и довольно крякнул.
– Она самая! Смотрите-ка, парой запряжена, быстро поедем… Ну что, можем собираться? Если поторопимся – заночуем в Фуа, а там уж с утра прикинем, как быть дальше.
Но далеко они не уехали. На выезде из Сент-Оренс-де-Гамвиль, крошечного городка, приткнувшегося по обе стороны шоссе в десяти верстах к югу от Тулузы, они едва не столкнулись с повозкой, которой правила усталая, растрёпанная, очень красивая женщина – и в ней поражённый до глубины души Олег Иванович узнал Берту.
Стрейкер прибыл в Монсегюр даже раньше, чем обещал Уэскотт. К вечеру второго дня после памятного совещания на узкой дороге, ведущей наверх, к руинам, появилась пароконная подвода, влекомая парой медлительных мохноногих тяжеловозов. На подводе возлежал старательно укрытый парусиной длинный, узкий ящик. Бельгиец сопровождал груз, собственноручно правя небольшой двуколкой, и когда он вылезал из неё, чтобы обменяться рукопожатиями с Уэскоттом и МакГрегором, Виктор заметил заткнутый за пояс бельгийца автоматический пистолет явно не местного производства. Надо полагать подарок Геннадия Войтюка – полученный в тот недолгий период, пока их отношения не успели ещё испортиться. Впрочем, у бельгийского авантюриста могли быть и иные источники оружия "потомков" – уж глубоко он в этой теме, и здесь не стоило отметать любые, самых неожиданные варианты. Включая, например, то, что Стрейкер обнаружил где-нибудь ещё одну, скрытую червоточину, ведущую в двадцать первый век – и потихоньку использует её для собственных нужд.
Виктор помотал головой. Такое предложение граничило с паранойей – впрочем, оно и неудивительно, после таких-то событий! Уэскотт тем временем принялся распоряжаться: ящик сгрузили с подводы вместе с прилаженной поверх основной поклажи небольшой тележкой, склёпанной из металлических трубок. Ящик со статуей тертрадигитуса взгромоздили на неё и закрепили ремнями – в таком виде тару вполне мог перемещать один человек.
Как ни хотелось Уэскотту с МакГрегором немедленно, своими глазами увидеть драгоценное содержимое ящика, решено было не торопиться. Груз затащили в домик, приставив к нему одного из громил, вооружённого револьвером и охотничьей двустволкой; остальные под руководством Уэскотта и Стрейкера принялись стучать молотками, сколачивая из досок настил поверх каменных ступеней, ведущих вниз, в крипту – по нему предполагалось скатить тележку с ящиком. Виктора с Бурхардтом к грузу не подпустили, велев ждать. МакГрегор, который при плотницких работах только путался бы под ногами, ни на шаг не отходил от запакованной статуи – прикасался к парусиновому чехлу, что-то шептал себе под нос и даже улыбался – злобной, хищной улыбкой, предвкушая что-то, понятное ему одному.
Стук молотков стих только под утро. К девяти подали завтрак, но Виктор едва прикоснулся к тостам и яичнице с беконом. Всех, а в особенности Бурхардта, трясло от нетерпения, и лишь Берта так и не соизволила появиться на людях, демонстративно проигнорировав долгожданное появление таинственной статуи.