Чех ответил ухмылкой, не сулившей беглянке ничего хорошего. Что будет дальше предсказать несложно: наёмные головорезы либо скрутят взбунтовавшуюся дамочку и приволокут назад, либо попросту пристукнут на пустой дороге и припрячут труп. Что ж, это её дело – Виктор не собирался забивать себе голову чужими проблемами, а вот о своих позаботиться наоборот, стоило. Раз уж Уэскотт со Стрейкером так легко разбрасываются чужими жизнями, в том числе и своих сторонников, имеет смысл заранее принять кое-какие меры разумной предосторожности. Например – почистить, привести в порядок "ЧеЗет" и с этого момента постоянно носить его с собой. Не помешает.
За окнами царила весна – по-летнему жаркий май французского Юга. Перекликались трелями пташки, им вторили весёлыми голосами работники во дворе гостиницы, куда Олег Иванович и Яша сопроводили неожиданно объявившуюся знакомую. В первый момент Семёнову показалось, что Берта вот-вот бросится ему на шею и разразится рыданиями. Но нет: то ли аристократическая сдержанность не позволила, то ли неуверенность взяла верх – а только женщина ограничилась вежливым кивком и даже не стала принимать поданную Олегом Ивановичем руку, покидая своё ландо. Сейчас все трое сидели за столом в обеденном зале придорожной гостиницы, единственной в крошечном городке. Здесь отдыхали по вечерам сельские буржуа и арендаторы, останавливались по дороге в Тулузу и обратно проезжие мелкие торговцы, сидели крестьяне, направляющиеся на рынок с плодами своих садов и огородов, да редкие жандармские разъезды, следящие за порядком на оживлённом тракте.
Гостиничный слуга, поймав брезгливый взгляд, брошенный гостьей на потемневшую, отполированную сотнями простонародных задниц скамью, немедленно испарился и приволок обитый плюшем стул на гнутых резных ножках. Похоже, это был единственный изысканный предмет меблировки во всём заведении, на который она и уселась с мученическим выражением на лице – "любуйтесь, господа, каким испытаниям вы подвергаете несчастную, поручившую себя вашим заботам!" То, что Берта всего час назад и в мыслях не имела вверять свою особу Олегу Ивановичу и, тем паче того, Яше, разумеется, роли не играло.
Семёнов устроился на скамье напротив и лихорадочно прикидывал, как себя вести. От волнения он не знал, куда девать руки, и после нескольких непроизвольных попыток сгрести со стола ложку или солонку, засунул ладони между колен, чувствуя себя совершеннейшим школяром. Берта, прямая, бледная, словно статуя в сказочном ледяном доме, сидела, смотря прямо перед собой, и тонкие, кисти её рук лежали на полотняной скатерти. Яша устроился сбоку и усиленно делал вид, что происходящее не имеет к нему никакого отношения. Но уходить не собирался – человек при исполнении, тут уж не до деликатностей.
Пауза тянулась, как показалось, Семёнову, целую вечность – и нарушила её Берта. Казалось, она читала в глазах своих визави вопросы, и отвечала на них раньше, чем те успевали их задать: О Уэскотте с МакГрегором и о затеянных ими в подземельях замка изысканиях; о Стрейкере и доставленной им статуе, о распорядке дня и установленном на "объекте" режиме охраны. А когда она заговорила о Викторе и Бурхардте, её прервал Яша. Его интересовало, в каком качестве эти двое присутствуют в Монсегюре – как единомышленники и сторонники адептов "Золотой Зари", или как пленники? Берта задумалась, после чего сказала, что насчёт Виктора с уверенностью ответить не может. За ним присматривают, но не слишком пристально. Уэскотту же Виктор помогает по своей воле, хотя то, что он вообще оказался в Монсегюре, похоже, стало для него сюрпризом, и не слишком приятным. Что касается немецкого археолога, то тут сомнений быть не может: люди, посланные Уэскоттом, выкопали из-под завалов в Александрии, потом долго держали взаперти где-то в Австрии – и вот, переправили сюда. Уэскотт с МакГрегором держат его на крючке научного любопытства, но, как показалось Берте, старик себе на уме, и если англичане за ним не уследят – способен преподнести парочку сюрпризов.