Загадка Туринской Плащаницы

«Итак, одряхление и смерть есть необходимое следствие органического развития; они вытекают из самого процесса развития. Вот те общие понятия и соображения, которые объясняют значение смерти», – сделал заключение Страхов.

Как только проясняется смысл смерти, тотчас появляется для нее оправдание. Она начинает восприниматься как благо! Это уже не просто количественное ограничение живых существ, способных чересчур быстро размножаться. Речь идет об умирании достигших совершенства особей ради освобождения поля жизни для достижения более высокого уровня совершенства, для поддержания наивысшей биологической активности живого существа.

Оказывается, даже скоротечность умирания можно считать явлением благодатным. «Смерть замечательна своею быстротою, – утверждает Страхов, – она быстро низводит организм от состояния деятельности и силы к простому гниению. Как медленно растет и развивается человек! И как быстро, по большей части, он исчезает!

Причина этой скорости заключается именно в высокой организации человека, в самом превосходстве его развития. Высокий организм не терпит никакого значительного нарушения своих отправлений.

С этой точки зрения смерть есть великое благо. Жизнь наша ограничена именно потому, что мы способны дожить до чего-нибудь… смерть же не дает нам пережить себя».

Вроде бы логическая конструкция получилась прочной и стройной, доводы убедительными. А многих ли они примирят с неизбежной смертью, с недолгой жизнью и вечным небытием? Многие ли пожелают воспринимать смерть как благо?

Таких оригиналов найти нелегко. Слишком мало значат доводы рассудка перед неоспоримым свидетельством чувств. А они отвергают смерть. И даже в слове этом, в его звучании заключено нечто мрачное, мерзкое, страшное.

Н. Н. Страхов, вслед за философом и ученым Н. Я. Данилевским, придерживался мнения о сомнительности дарвинизма. В то же время идея смерти как расплаты за совершенство созвучна представлениям о прогрессивной эволюции видов, происходящей в результате выживания наиболее совершенных (если так понимать приспособленность).

В прекрасной лаборатории природы идут постоянные поиски все более активных, развитых, наилучшим образом организованных форм. Удачные имеют возможность сохраняться более долго, но и они должны уступить свое место новым, еще более совершенным видам. Творящая природа в своем неутолимом стремлении к совершенству использует смерть для достижения все большего разнообразия и процветания жизни.

…По правде говоря, в таком понимании эволюции есть что-то глубоко оскорбительное для любого живущего и мыслящего. Тут человек и каждое существо выступает как средство, как материал (для творящей Природы – как бы лишенный чувств и сознания) для экспериментов, для «высшей селекции». Вспоминаются нацистские идеи о сверхчеловеке и неполноценных расах.

Да и что это за высший творящий Разум (Природа или Бог – безразлично), если он начисто лишен понятия добра и зла, сочувствия к умирающим или обреченным на смерть, то есть ко всем живущим?!

А может быть, мы просто-напросто не понимаем величия и мудрости замысла Природы? Но ведь понимание наше остается на поверхности океана эмоций, бессознательного (определяющего именно глубинную природу человека, в отличие от культурных влияний). А чувство, все наше существо – не только рассудок – противится смерти, воспринимая ее как абсолютное зло по отношению к личности, как нечто прямо противоположное жизни и свободе.

Невольно соглашаешься с Николаем Бердяевым:

«Природа прежде всего для меня противоположна свободе, порядок природы отличается от порядка свободы… Личность есть восстание человека против рабства у природы».

Одарив человека рассудком, природа приговорила его к осознанию неизбежности смерти, бренности личного бытия. Самое разумное творение Земли оказалось в этом отношении и наиболее несчастным.

«Жизнь есть величайшее благо, дарованное Творцом. Смерть же есть величайшее и последнее зло», – утверждал Бердяев, словно не замечая, что и смерть дарована человеку свыше и что это зло опровергает, перечеркивает великое благо жизни.