Загадка уральской Мадонны

– Вот это нам точно понадобится… – проговорила она, отставляя к стене картину, на которой бледная обнаженная женщина стояла среди кустов сирени. – И это… и это тоже… где же она… у него, я помню, была очень хорошая картина – обнаженная женщина на фоне рассветного неба… а, это, наверное, там, на самом верху…

Анна снова взобралась на табуретку и попыталась добраться до самого верхнего ящика, но никак не могла до него дотянуться.

В это время дверь открылась, и в комнату ввалился скульптор. Лицо его порозовело, глаза загорелись.

– Девочки, вы как здесь? Выпить еще не созрели? А то мне одному как-то скучно пить…

– Аркаша, ты что, не видишь, мы тут делом заняты! – пропыхтела Анна, безуспешно пытаясь дотянуться до нужного ящика. – Черт, никак не достать… может, у тебя стремянка есть?

– Зачем стремянка? – скульптор гордо выпятил грудь. – Я и так достану…

– Да ты на ногах еле держишься!

– Кто? Я? Да что ты такое говоришь? Что я выпил-то? Всего грамм двести! Я один раз две поллитры принял и после этого по карнизу прошел! На шестом, между прочим, этаже… правда, мне тогда еще тридцати не было…

– Ну, ладно, попробуй, может, и правда достанешь.

Анна соскочила с табуретки, отошла в сторону. Скульптор взгромоздился на ее место, встал в гордую позу и продекламировал:

– Я – памятник себе!

– Давай уже, памятник! – фыркнула Анна. – Достань вот тот ящик и слезай, а то мне на тебя смотреть страшно!

– Какой – вот этот? – Аркадий дотянулся до нужного ящика, ухватил его, вытащил из груды и закачался.

– Держись! – Анна кинулась к нему на помощь, но опоздала.

Скульптор уронил ящик, тот с грохотом упал на пол, к счастью, никого не пришиб. Сам Аркадий довольно успешно соскочил с табурета и приземлился на четвереньки.

– Ох ты… как же это я… – протянул он растерянно. – Ну, там вроде ничего не разбилось?

– Что-то разбилось… – огорченно протянула Анна, разглядывая перевернутый ящик. Рядом с ним на полу среди осколков стекла лежала расколотая фигурная деревянная рамка, отдельно – фотография, выпавшая из этой рамки. Анна пристально разглядывала эту фотографию.

– Надо же, а я и забыла, что она тут…

Юлия подошла к Анне и опустилась на колени, чтобы рассмотреть фотографию.

На снимке, который лежал перед Анной, были две смеющиеся девушки. В одной Юлия узнала саму Анну, только совсем молодую, а в другой… ей показалось, что перед ней Лора. Но нет – глаза похожи и рот, но выражение лица совсем не такое. Не было в этом лице Лориной лживости и коварства.

– Кто это? – спросила она у Анны.

– Это она, Лида… – проговорила та, вглядываясь, казалось, не в фотографию, а в свое прошлое. – Мы с ней сфотографировались на последнем курсе академии, а один парень из нашего выпуска сделал эту рамку. Красивая, кстати, рамка была.

– Я починю! – подал голос Аркадий.

– Да ладно тебе! – отмахнулась Анна. – Ты уже сделал, что мог… постарался…

– Ну, я же хотел как лучше…

Анна немного помолчала, а потом снова взглянула на фотографию и проговорила:

– Эта фотография была у Лидии. Она увезла ее в Тагил, на память. Обо мне, о городе, о юности. А потом, уже после ее смерти, одна моя коллега ездила в Нижний Тагил, и ей передали эту фотографию. Сказали, что Лидия велела отдать ее мне. Очень просила передать…

– Она что же – предвидела свою смерть? – удивилась Юлия.

– Не знаю… иногда бывают у людей такие удивительные предчувствия…

Анна подняла фотографию с пола, и вдруг от ее задней стороны отклеился и упал на пол листок желтоватой бумаги.

– Тут какая-то записка! – удивленно проговорила Юлия, подхватив этот листок. – Она, наверное, была вложена под фотографию…

– Дай взглянуть…

Листок был исписан уже знакомым Юлии почерком. Почерком покойной Лидии.

Но текст, который был написан на этом листке, не имел никакого смысла.

Юлия попыталась прочитать эти бессмысленные строчки.

«Яна, стипро точ шаюве ан бяте туэ мублепро. Котоль бете рюве. Нартика спанарят в зеему шорохо тоебыза сатреад нимевре».

– Это на каком же языке? – спросила Юлия. – Какой-нибудь среднеазиатский?

– Киргизский, – подал голос Аркадий. – У меня был один знакомый киргиз. Выпить, кстати, мог ужасно много. Так вот, он как выпьет, так всегда на свой язык переходил. Очень похоже… ему потом уже перестали наливать. Мало того, что все выпьет, так еще слушай его потом…

– Нет… – задумчиво ответила Анна. – Это не киргизский. Это лунфардо.

– Что? – удивленно переспросила Юлия. – Это еще что за язык? Никогда о таком не слы-шала.

– Ну, вообще-то лунфардо – это такой выдуманный язык, жаргон, на котором говорили простые люди в Буэнос-Айресе, чтобы их не поняли посторонние. В лунфардо слоги меняются местами – вместо песо говорят сопе, вместо танго – готан…

– Но здесь-то это откуда? Мы же не в Аргентине!

– Верно. Но мы с Лидией иногда пользовались таким собственным языком, если хотели, чтобы нас никто не подслушал. Кстати, она меня на нашем лунфардо называла Яна, а я ее – Дияли…

– Как-то это по-детски…

– Может быть. Мы с ней слушали такую музыкальную группу, «Готан Проект», отсюда и пошло это увлечение…

– И что же тогда написано на этом листке?