Загадка воскресшей царевны

Она усмехнулась, заглядывая в свою собственную душу.

Если здесь каждое слово лживо, почему бы тебе не сказать всем правду? Про то, что тебя не выносили из подвала в Екатеринбурге, недострелянную, не добитую прикладом, а все записи в медицинских документах об этих ударах на твоей голове появились благодаря стараниям Сергея Дмитриевича Боткина.

Про то, что тебя не прятали у сердобольного портного – почему не рассказать? И что, уж конечно, не вывозили в деревню под снопами соломы!

Почему не рассказать – правду, только правду! – про семью Филатовых, про то, как тебя готовили быть великой княжной Анастасией, жить ее жизнью, а если надо, то и умереть за нее? Расскажи, расскажи про березовую рощу, в которой мимо тебя пробежала девушка в коричневом пальтишке и сером платке, а ты ощутила неистовую гордость, потому что настал наконец твой час, это была просто беглянка, никто, а ты теперь – великая княжна Анастасия Николаевна, сбылось то, к чему тебя готовили, ты наконец стала ею!

Да, ты стала ею – из своего непомерного тщеславия ты заявила об этом солдатам. Они насиловали тебя – как великую княжну. Тебя везли на дрезине в Пермскую чрезвычайку – как великую княжну. Тебя повели в дом Березина, чтобы оттуда отправить в Успенский монастырь, там пристрелить и бросить твой труп в болото – как великую княжну.

Но Гайковский – Гайковский, а никакой не Чайковский! – убил охранников не ради великой княжны, а ради тебя. И спасал он именно тебя, хотя перепуганный телеграфист Максим Григорьев был убежден, что в его избушке нашла недолгий приют именно великая княжна. И брат Гайковского Сергей – а вот его и в самом деле звали Сергеем! – спрашивал Александра (это очень похоже описала в своем «творении» Татьяна Боткина!), в самом ли деле эта девушка – великая княжна, а тот ответил: «Я наблюдал за ней, когда охранял Романовых. Это чистокровная кобылка!»

В тебя стреляли, как только вы миновали эту самую станцию Чайковскую, – как в великую княжну. Налетели невесть откуда всадники – человек пять, начали палить по их повозке. Марья и Верунька лежали, отдыхали, оба брата Гайковских тянули лошадь под уздцы, помогая ей выбраться из сентябрьской, разжиженной дождями земли. Эту землю Татьяна тоже описала очень похоже… А она – великая княжна – как раз спрыгнула с воза, решив тоже пойти пешком, чтобы размять ноги.

И тут ее в спину, под лопатку, словно бы ткнуло что-то горячее и враз ледяное и острое – дьявольский коготь вонзился!

Ткнуло в спину, а подкосились ноги. Хватаясь за край телеги, она сползла на землю, закрыла глаза, и как в тумане до нее доносились выстрелы, крики, конский топот и ржание…

Потом чьи-то руки схватили ее, затрясли, раздался крик:

– Жива? Жива ты?

И снова кто-то тряхнул Анну так, что от боли она лишилась сознания.

Очнулась – вокруг все белое, прямо в глаза ярко светит керосиновая лампа. Анна чуть повернула голову и увидела прямо над собой незнакомое лицо – лицо необыкновенно бровастое, усатое, бородатое, из-за этих зарослей показалось – оно сердитое-пресердитое, это лицо, враждебное, а прищуренные глаза устремлены на нее с ненавистью!

– Тише, барышня, – сердитым голосом сказало сердитое лицо, – лежите-ка спокойно. Хотя нет, сейчас мы вас сначала перевернем на животик. Мне надобно спинку вашу посмотреть. Помогите-ка, молодой человек. Только поосторожней.

– Потерпи, потерпи, – пробормотал кто-то рядом, и она узнала голос Гайковского.

Стало легче – если он рядом, значит, не даст пропасть, не отдаст ее на растерзание этому… с усами и бровями.

– Рубашку придется разрезать, – сообщил сердитый голос. – Это хорошо, что вы входное отверстие тряпкой заткнули, но все равно рубашку не снимем так просто, она вся в крови. Барышня, терпите. А впрочем… Лучше не терпите. Голову приподнимите и выпейте вот это. Залпом, всю кружку! Мне рану придется зондировать, этого вы, по вашей слабой конституции, не выдержите, можете от болевого шока погибнуть. А кружка водки собьет вас с ног очень крепко!

Слова доходили до Анны, словно через вату.

– До чего хорошенькая барышня… и на царскую дочку младшую похожа как вылитая. Пейте, барышня.

От первого же обжигающего глотка Анна снова лишилась чувств.

Потом очнулась от боли. Гайковский держал ее на руках, покачивая, как ребенка, и бормотал:

– Тише, тише… все будет хорошо.

Он вышел на крыльцо, и Анна ощутила, как холод коснулся ее пылающего лица. Гайковский уложил ее в телегу, рядом тут же оказалась Верунька – ее черные глаза казались огромными от ужаса! – а Гайковский вдруг опрометью бросился в покосившийся домик с криво прибитой доской над дверью и надписью на этой доске: «Станционная больница. Ст. Григорьевская». И тут же Гайковский вылетел вон из двери, едва удерживаясь на ногах. В его руке плясал пистолет. А следом шел огромный усатый и бородатый человек в белом халате, завязанном на спине. У человека были пудовые кулачищи, и ими-то он сталкивал Гайковского со ступенек, крича: