Загадка женственности

Выигравшие это сражение получили права не только на бумаге. Они сбросили с себя и с других женщин покрывало презрения и самоуничижения, которые унижали женщину на протяжении веков. Радость, чувство волнения и ощущение личной заслуги в достижении победы прекрасно описаны Айдой Алексой Росс Уайли, английской феминисткой: «К своему удивлению, я обнаружила, что, несмотря на вывернутые внутрь колени и на тот факт, что в течение столетий ноги респектабельной женщины вообще даже не упоминались в разговоре, женщины в решительную минуту могут бежать быстрее среднего английского полицейского. После небольшой практики они научились довольно точно попадать гнилыми овощами в головы министров. Они оказались достаточно умны и смогли заставить агентов Скотланд-Ярда глупейшим образом бегать вокруг них кругами. Их способность организовывать экспромты, соблюдать конспирацию, быть преданными, их борьба с предрассудками, нежелание признавать деление общества на классы и принимать установленный порядок были просто открытием для всех, и особенно для них самих…

Тот день, когда в театре, где проходило одно из наших бурных собраний, ударом левой прямо в челюсть я послала дюжего сыщика в оркестровую яму, был днем моей зрелости… Так как от рождения я не была гениальна, этот эпизод не мог превратить меня в таковую, но он сделал меня свободной, с этого времени я могла позволить себе быть полностью самой собой.

Два года неистовой, а временами и опасной борьбы я работала бок о бок с энергичными, счастливыми, быстро приспосабливающимися к обстоятельствам женщинами, которые громко смеялись, а не прыскали в кулачок, которые ходили свободной гордой походкой, а не мелкими неуверенными шажками, которые могли голодать дольше Ганди и при этом улыбаться и шутить. Я спала на голом полу рядом с престарелыми аристократками, толстыми стряпухами и молоденькими продавщицами. Мы нередко испытывали усталость, обиду и страх, но мы были счастливы, как никогда. Нас переполняла неведомая до того любовь к жизни. Большинство моих соратниц были женами и матерями. И странные вещи происходили у них дома. Мужья стремились домой с большим желанием… Что же касается детей, то их отношение резко менялось: вместо того чтобы с нежным терпением переносить заботу своей бедной любимой мамы, они испытали страшное удивление, когда почувствовали себя свободными от удушающей материнской любви. Поскольку мама была слишком занята, чтобы по привычке заниматься их делами, они обнаружили, что любят ее. Она стала своим парнем. Оказалось, она все соображает… Те же женщины, которые стояли в стороне и не принимали участия в борьбе, а к сожалению, таких было значительное большинство, и которые еще в большей степени, чем раньше, были «малышками», ненавидели феминисток и страшно завидовали им…»

Действительно ли реакцией на феминизм был возврат женщин домой? Дело в том, что для женщин, рожденных после 1920 года, феминизм — мертвая история. Как жизнеспособное движение он закончил свое существование в Америке i юсле того, как завоевал самое основное право — право голоса. В тридцатые и сороковые годы борьба за права женщин гак или иначе была связана с борьбой за права человека и различные свободы — для негров, для эксплуатируемых рабочих, для жертв франкистской Испании и гитлеровской Германии. Но никто уже всерьез не заботился о правах женщины как таковых: к этому времени они все были завоеваны. Однако миф о женщинах-мужененавистницах все еще был жив. Женщину, которая в той или иной степени выказывала независимость или проявляла инициативу, называли «Люси Стоун». «Феминистка», так же как и «карьеристка», стало ругательным словом. Феминистки разрушили старый образ женщины, но они не смогли уничтожить враждебность, предрассудки, дискриминацию, которые продолжали существовать. Не могли они предложить и новый образ женщины, такой, какой она сможет стать, когда вырастет в новых условиях: не чувствуя себя человеком более низкого сорта, чем мужчина, не будучи зависимой от него, избавившись от пассивности, неспособности мыслить или решать что-либо самостоятельно.

Большинство девушек, выросших в годы, когда феминистки пытались уничтожить причины, порождавшие клеветнический образ «нежного ничтожества», отчасти восприняли образ женщин-мужененавистниц от своих матерей, которые были все еще у него в плену. Их матери и были, возможно, прообразом мифа о женщинах-мужененавистницах. Чувство презрения и самоуничижения, которое могло превратить нежную домашнюю хозяйку во властную мегеру, обращало их дочерей в рассвирепевшую копию мужчины. Первые женщины в бизнесе и женщины, получившие профессию, считались уродами. Некоторые из них, сомневающиеся в своих новых свободах, видимо, отказывались быть добрыми и нежными, любить, иметь детей из страха потерять завоеванную независимость, из страха вновь стать обманутыми, как их матери. Они и укрепили этот миф.