Общепризнано, что Фрейд был наиболее тонким и добросовестным наблюдателем серьезных проблем человеческой личности. Но, описывая и давая оценку этим проблемам, он находился в плену у своей культуры. Раздвигая границы нашего познания, нашей культуры, он не мог тем не менее выйти за пределы границ собственного знания. Даже его гений не мог в то время подсказать ему знание культурных процессов, которые в настоящее время являются основой воспитания самых заурядных людей.
Теория относительности в физике, которая в последние годы полностью изменила наше представление о научных знаниях, которыми мы обладали, является более определенным понятием, и поэтому ее легче принять, чем теорию относительности в социологии. Это не лозунг, а серьезное заявление по существу. Очевидно, что ни один исследователь социальных явлений не может полностью освободиться от оков своей собственной культуры, он может интерпретировать свои наблюдения только в границах науки своего времени. Это относится и к великим новаторам. Они вынуждены соотносить свои революционные открытия с современностью и переводить их на язык той науки, которая существует в их время. Даже открытия, выдвигающие новые направления в науке, являются относительными с точки зрения выдвижения их создателя на какие-то более выгодные позиции.
Знание других культур, понимание относительности любой культуры, являющееся частью знаний современного социолога, были неизвестны Фрейду. Выяснилось, что многое из того, что Фрейд считал биологическим, инстинктивным и неизменным, как показали последние исследования, является результатом особых культурологических причин. Многое из того, что Фрейд считал присущим человеческой натуре вообще, было характерно только для некоторых мужчин и женщин среднего класса, живших в Европе в конце девятнадцатого века.
Например, теория Фрейда о сексуальном происхождении неврозов обязана своим возникновением тому факту, что многие его первые пациенты страдали истерией, и в этих случаях, как ему удалось выяснить, причиной болезни было подавление сексуального инстинкта. Ортодоксальные фрейдисты все еще открыто признают, что верят в сексуальную подоплеку всех неврозов, а так как они ищут у своих пациентов подсознательные сексуальные проявления и интерпретируют услышанное в сексуальных символах, им все еще удается находить то, что они хотят найти.
Но дело в том, что случаи истерии, наблюдавшиеся Фрейдом, в наше время встречаются значительно реже. Естественно, что во времена Фрейда ханжество жизненных принципов подавляло сексуальные проявления. (Некоторые социологи-теоретики даже предполагают, что причиной сексуальной озабоченности пациентов Фрейда являлось отсутствие других интересов у этих людей в умирающей Австрийской империи.) Естественно, тот факт, что культурные ценности времен Фрейда отрицали сексуальные проявления, способствовал сосредоточению его интереса именно на них. Затем он разработал свою теорию, описывающую все стадии развития организма с позиций секса, подгоняя все явления, которые он наблюдал, под сексуальные рубрики.
Его стремление интерпретировать все психологические явления в терминах секса, рассматривать все проблемы взрослой личности с позиции последствий детских сексуальных комплексов также являлось частично результатом его медицинского образования и понимания причинной обусловленности явлений, принятой в научной мысли того времени. Он так же неуверенно описывал психологические явления в терминах данной науки, как и многие другие ученые, занимающиеся проблемами человеческого поведения. По мере продвижения в неизведанную область подсознательного в человеческом мозгу ему казалось более удобным, надежным, естественным и научным описывать все, что можно, в физиологических терминах, соотнося это с анатомическими органами. По словам его биографа Эрнеста Джоунза, он предпринял «отчаянную попытку зацепиться за спасательный круг церебральной анатомии». Он обладал такими прекрасными способностями видеть и описывать психологические явления, что независимо от того, были ли заимствованы термины, определяющие выдвинутые им понятия, из физиологии, философии или литературы, — такие, как «зависть к мужскому половому члену», или «эго», или «эдипов комплекс», — казалось, что вес они имеют конкретную физическую субстанцию. Психологические факты были для него, как писал Джоунз, «настолько же реальны и конкретны, как металлы для металлурга». Эта его способность породила массу недоразумений, когда его понятиями стали пользоваться менее талантливые мыслители.