Как видно из этого факта, Бернадот был смелым и решительным человеком. Но не только это сыграло свою роль в его дальнейшей блистательной карьере. Знакомство и дружба со многими выдающимися деятелями Франции – от Сен-Жюста, правой руки Робеспьера, до подлинного «льва французской армии» генерала, Франсуа Северина Марсо – лишь закрепили его успех. Также два с половиной года (с 1792-го по 1794 г.) он воевал под флагами знаменитых революционных дивизионных генералов Журдана и Клебера. За заслуги в знаменитой битве при Фрелюсе 29 июня 1794 года последний прямо после боя повысил Бернадота до бригадного генерала. Через три месяца (2 октября 1794 г.) Журдан присвоил беарнцу высший чин во французской революционной армии – дивизионного генерала. Историки подсчитали, что за 15 месяцев Жан Батист пять раз получал повышение по службе. Он всегда оказывался в самых опасных точках боя, снискав славу и уважение. Уже тогда солдаты и друзья называли его… «богом войны»! Причину столь высокого признания молодого генерала один из его биографов, Ле Гетте, видел в его личных качествах: «Не обладая выдающимися талантами стратега и тактика, Бернадот, однако, в полной мере обладает иными свойствами: способностью внушать солдатам уверенность в успехе и неким личным магнетизмом, побуждающим их следовать за ним, пренебрегая опасностью». Но по мнению А. Егорова, «уже тогда, в середине 90-х, обращает на себя внимание одна из черт, присущих Бернадоту-военачальнику: он никогда не бросает своих солдат в бой очертя голову. В иных случаях, – продолжает историк, – он склонен промедлить, проявив даже нечто вроде нерешительности. Порой он не отваживается ввязываться в чересчур рискованное предприятие. Это, конечно, вовсе не свидетельствует об отсутствии у него личного мужества. Напротив, в пылу сражения он – всегда на виду, всегда в самой гуще боя. 21 августа 1796 г., во время отступления Самбро-Мааской армии, в стычке под Дейнингом Бернадот получает рану пикой в голову. „Не будь у меня шляпы, – пишет он брату, – я бы погиб“. Таким образом, если Жан Батист и „не решается“ на какой-нибудь слишком „лихой“ маневр, то причиной тому вовсе не забота о собственной безопасности, а мысли о судьбе вверенных ему солдат. Может быть, именно эта черта характера Бернадота гораздо больше, чем иные качества, снискала ему любовь и уважение тех, кому пришлось сражаться под его началом».
Но нельзя не отметить, что во многих случаях, и это покажет будущее, такие вроде бы положительные качества Жана Батиста приобретут несколько иное значение. Вот что, к примеру, пишет Я. Нересов: «Между прочим, со временем неуемное честолюбие, амбициозность и тщеславие возобладают у Бернадота над разумом, взаимовыручкой. Понятия чести и долга будут ставиться им в зависимость от чинов, титулов и денежных пожалований. Его упрямый и независимый характер приведет к тому, что он будет чисто формально выполнять, а иногда и уклоняться от приказов, не несущих какой-либо выгоды лично для него. Любопытно, но это почувствуют не только во французской армии, но и в армиях союзников, когда Бернадот будет воевать на их стороне против Наполеона». Но это случится позже.
А пока молодой офицер продолжает уверенно подниматься по служебной лестнице. И совсем скоро ему удается подняться на одну из самых высоких ее ступеней: в 1804 году в числе первых своих генералов Наполеон возводит его в ранг маршала Франции. Присвоение Бернадоту звания маршала было со стороны Наполеона не столько признанием его заслуг, сколько необходимостью считаться с родственными узами, которые их связывали. В действительности же отношения между Наполеоном и Бернадотом были далеки от взаимности. Они скорее напоминали не соратников, а соперников. Это противостояние между ними длилось вплоть до кончины Наполеона.
Гасконец против корсиканца
Отношения Бернадота и Наполеона складывались весьма непросто. Впервые они встретились 3 марта 1797 года в местечке Ла Фаворита, близ Мантуи. «Бонапарт, – вспоминал Бернадот, – принял меня очень хорошо. Я увидел молодого человека лет 25–26, который старательно делал вид, что ему пятьдесят, и мне показалось, что это не предвещает ничего хорошего Республике». Впрочем, Наполеону гасконец тоже не понравился. Разве могло быть иначе? Две величины, две выдающие личности. С нескрываемым презрением он говорил о «вычурности речи» Бернадота, столь свойственной пылким южанам. Заметив, что у Жана Батиста голова француза, Бонапарт тут же добавил, что зато сердце у него, как у римлянина. При всем известном пренебрежительном отношении Наполеона к итальянцам в подобных словах командующего было мало лестного. «Генерал-плебей» пришелся явно не ко двору в его итальянской армии. Правда, тот же Наполеон совершенно по-иному охарактеризовал войска, пришедшие с Рейна, в которых служил Бернадот: «Прекрасные войска, в превосходном состоянии и отлично дисциплинированные».