Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Барер предлагает очередной компромисс. В ответ раздаются голоса: «Нельзя голосовать – мы не свободны!» «Я требую, – восклицает Верньо, – чтобы Конвент присоединился к окружающей его вооруженной силе [то есть к осаждающим его парижанам] и в ней искал защиты против насилия».

С этими словами он выходит из Конвента, многие его товарищи пошли вслед за ним. «А я требую, – кричит монтаньяр Шабо, – чтобы была проведена поименная перекличка, чтобы все знали имена тех, кто покинул свой пост». Но тут Верньо со своими товарищами возвращается, как потерпевший поражение. Робеспьер предлагает упразднение комиссии двенадцати и несколько других мер. В шуме и гвалте принимается декрет, предписывающий уничтожить комиссию, а также начать судебное преследование по тем делам, по которым сделаны доносы, и издать прокламацию, чтобы дать Франции правильное представление об этом дне. (Эту прокламацию, конечно, писал Барер.) Однако день 31 мая был победой монтаньяров над жирондистами, но только полупобедой Коммуны, ведь «двадцать два» еще оставались в Конвенте.

Если бы страсти меньше накалились, если бы Марат не питал такой ненависти к «государственным людям», как он именовал жирондистов, – все могло бы этим и кончиться, по крайней мере, на сей раз. Большинство монтаньяров готовы были удовлетвориться именно таким результатом. Зато с этим не были согласны ни жирондисты, ни Марат: и они, и он стремились к полной победе.

Парижане, подстрекаемые Маратом и Коммуной, 2 июня опять явились к Конвенту. Это было как раз воскресенье, подходящий для митингов день. Они вернулись к главному своему требованию: «исключение двадцати двух».

Сами лидеры жирондистов в этот день уже не явились в Конвент, считая это бесполезным и готовясь к иным методам борьбы. Тем не менее, Конвент отказался; на него были наведены пушки. Жирондист Ланжюине отчаянно защищал дело своих товарищей. «Сойди с трибуны, я тебя пришибу!» – заорал ему монтаньяр Лежандр, бывший мясник. «Сначала добейся декрета, который объявил бы меня быком!» – не полез за словом в карман его оппонент.

В итоге Конвент вынужден был покориться Коммуне, и большинством голосов 29 жирондистов исключаются из Конвента[69]. Марат взял верх над жирондистами. Плоды победы досталась монтаньярам, но что делать с этой победой и с этими плодами – они не очень-то понимали. У большинства (исключая самых отъявленных сумасшедших) исключение своих сотоварищей из Конвента не вызывало энтузиазма, они в большинстве своем понимали, что «сегодня тебя, а завтра меня», был даже составлен протест против исключения, который подписало 67 депутатов.

Во всяком случае, пока что никаких репрессий к исключенным применять не предполагалось; их взяли под весьма либеральный домашний арест (добрых две трети из них бежали в ближайшие дни), и более того – Конвент предложил департаментам, от которых были избраны исключенные жирондисты, прислать туда заложниками депутатов от Конвента в таком же числе, чтобы доказать, что арестованным ничто не угрожает.

Дни 31 мая и 2 июня были, в отличие от других «великих дней революции», мирным восстанием: кровь пролита не была.

Зато события мая-июня, в отличие от 10 августа, стали прелюдией гражданской войны.

Гражданская война

Предреволюционная Франция отнюдь не была «плотно сшитым» государством, да таких в Европе, пожалуй, и не было. Это был конгломерат провинций, подчиняющихся французской короне, каждая со своими провинциальными правами, иногда – с провинциальным самоуправлением (Штатами), со своей историей.

В провинциях говорили на своем языке, который либо сильно отличался от французского (как, например, провансальский), либо вообще не имел с ним ничего общего – как было в Бретани или Гаскони.

После 31 мая многие провинциальные собрания были возмущены насилием, учиненном в Париже над народными избранниками, и подняли восстание, бежавшие из Парижа жирондисты возглавили это восстание.

А между тем уже несколько месяцев как началось роялистское восстание в Вандее (об этом чуть ниже). В общей сложности более 60 департаментов (из 93) – две трети страны поднялось против Парижа при том, что одновременно шла война с внешним врагом и с разных сторон надвигались армии антифранцузской коалиции. Казалось, осуществляется извечный кошмар французской государственности: расползающиеся провинции.

И все же Конвент сумел довольно быстро овладеть положением. Мы не будем здесь рассматривать перипетии гражданской войны, но все-таки надо понять, как Парижу удалось взять верх над явно превосходящими силами.

Вероятно, в тот момент союзники могли бы легко занять территорию Франции, но… они не видели для себя в том большого интереса.