Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Другое отличие – и может быть, довольно существенное – это дух партий. Все эти партии вышли из культуры XVIII века, Века Просвещения, все они признавали авторитет Руссо. Но Жиронда – это дух Юга, это артистическая, остроумная, подвижная Франция. Робеспьеристская Гора – это религиозная, антиправительственная Франция, дух Севера. (К этому можно добавить, что эбертизм – это дух Парижа: антирелигиозная, оппозиционная, не поддающаяся дисциплине Франция.) Пользуясь метафорами той эпохи, можно говорить (и говорили), что монтаньяры, вроде Сен-Жюста, мечтали о Спарте, жирондисты – об Афинах, другими словами, одни желали суровых добродетелей[65], другие – республики талантов.

Как бы то ни было, единодушие в Конвенте продлилось ровно один день. В первый день заседаний новоизбранный Конвент единогласно объявил, что королевская власть во Франции упраздняется «навсегда».

Уже на следующий день единодушие исчезло. Это могло бы быть совсем неплохо (единодушие – отнюдь не лучшее свойство парламентов и им подобных собраний), но беда в том, что борьба между партиями очень быстро превратилась во вражду, вражда – в словесную войну, а потом…

Но мы не будет вдаваться в подробности и проследим только основные моменты этой борьбы.

О первом столкновении – между жирондистами и Робеспьером по вопросу о войне – уже подробно говорилось выше.

Второе и уже роковое столкновение – сентябрьские убийства. Жирондисты хотели во что бы то ни стало заклеймить монтаньяров как вдохновителей этих убийств. Монтаньяры, увлеченные политической борьбой, стали доказывать, что все это не так, что они вовсе не вдохновляли убийств, не были их сторонниками – и к тому же убийства были вполне оправданы.

Обе партии вели себя не лучшим образом. Но была все-таки и разница, и явно в пользу жирондистов: они, ради своей партийной политики, осуждали убийства – монтаньяры, из тех же соображений, их оправдывали.

Третий вопрос, на котором столкнулись партии – дело короля.

Жирондисты, вставшие у власти, вдруг обнаружили, что не так уж благоразумно решать вопрос с плеча. Не вдаваясь в подробности, скажем только, что жирондисты проиграли. В конечном счете король был приговорен к смерти и казнен 21 января 1793 года.

И к весне 1793 года борьба подошла к решающей фазе.

Ситуация в стране накалялась.

Однако жирондисты, несмотря на некоторые свои неудачи, по-прежнему управляли Конвентом. Их противников не случайно назвали монтаньярами, то есть партией Горы: это были «заднескамеечники», сидевшие в амфитеатре зала в задних, то есть верхних рядах. Президентами Конвента, как правило, избирали жирондистов, Конституционная комиссия также состояла в основном из них, а сам текст конституции писал Кондорсе.

Эта ситуация не устраивала монтаньяров и Париж, в котором они были популярны. А жирондистов не устраивало чрезмерное влияние Парижа.

«Нам нужны были три революции, чтобы спасти Францию, – говорил Бриссо. – Первая уничтожила деспотизм, вторая – королевскую власть, третья должна сокрушить анархию». Он имел в виду, что надо сокрушить влияние монтаньяров и парижских клубов.

Но парижане тоже считали, что нужно сделать третью революцию.

Люди рассуждали так: мы сделали революцию в 1789 году, но жизнь не стала лучше, она стала хуже. Значит, надо делать новую революцию. Сделали – в августе 1792 года. А жизнь стала еще хуже.

Здравомыслящий человек отсюда сделал бы вывод, что план действий был не совсем удачен. Но французы делали иной вывод: еще не все враги уничтожены, надо с ними бороться.

В марте 1793 года создается Революционный трибунал. «Вам предлагают, – возмущенно крикнул Верньо, – создать инквизицию в тысячу раз страшнее, чем венецианская; мы лучше все умрем, чем согласимся!»

Он же говорил несколькими днями спустя:

«У нас водворяется странная система свободы, по которой вам говорят: „Вы свободны, но думайте так, как мы, по тому или другому вопросу политической экономии, иначе мы донесем на вас народной мести. Вы свободны, но преклонитесь перед идолом, которому мы курим фимиам, иначе мы донесем на вас народной мести. Вы свободны, но присоединитесь к нам, чтобы преследовать людей, честность и просвещение которых опасны для нас, иначе мы дадим вам смешные клички и донесем на вас народной мести“. При таких условиях можно опасаться, чтобы революция, пожирая, как Сатурн, одного за другим всех своих детей…»

Остановимся здесь на минуту, ибо это и есть знаменитое сравнение Верньо. Как внушительная часть рассуждений Революции и добрых две трети ее метафор, оно заимствовано из древнеримского мифа[66] и говорит то ли о войнах в мире богов, то ли о всепожирающем Времени, уничтожающем все, что им создано. Однако мы не позволили Верньо закончить свою мысль. А окончание было таким:

«…можно опасаться, чтобы революция, пожирая, как Сатурн, одного за другим всех своих детей, не породила, в конце концов, деспотизм со всеми сопровождающими его бедствиями».

Достаточно точное пророчество!