Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Собрание декретировало ссылку всех неприсягнувших. Но король, с колебанием подписавший другие декреты (явно направленные против него лично), отказался подписывать декрет о ссылке людей, виновных лишь в том, что они следовали требованию своей совести.

Париж (который к тому времени уже далеко обогнал жирондистов в «левизне») возмутился. 20 июня парижане двинулись на Тюильри, пока что это мирная демонстрация, но она предвещала худшее. И жирондисты, левая сторона Собрания, внезапно видят, что оказались в том же положении, в котором недавно были фейяны. Те боялись войны, понимая, что в результате войны решительный перевес окажется либо на стороне левых – жирондистов, либо на стороне правых – монархистов; в том и другом случае их положение незавидно. Теперь уже жирондисты понимают, что результатом столкновения короля и народа будет победа той или другой стороны… и что они проиграют в обоих случаях.

Что же им делать?

3 июля жирондистский лидер Верньо выступает в Собрании с громоносной речью. Но прежде чем его цитировать, познакомимся с человеком.

Начало пути

Великие люди кажутся нам великими лишь потому, что мы стоим на коленях, поднимемся же!

Верньо

Пьер-Виктюрьен Верньо родился в Лиможе в Южной Франции. Воспитанный в коллегии иезуитов, он собирался идти в священники, но в последний момент передумал; стал адвокатом в Бордо и быстро приобрел известность – несмотря на то, что был крайне ленив, работать ужасно не любил; точнее, не любил браться за работу (если уж брался – то работал энергично и с энтузиазмом). О нем рассказывают, что как-то раз прокурор, благожелательно относившийся к молодому адвокату, пришел в его кабинет с двумя важными делами, которые он намерен был ему поручить. Он начал рассказывать, но еще не успел дойти до второго дела, как Пьер, уже некоторое время зевавший, встал, подошел к своему бюро и поглядел: есть ли там деньги? Оказалось, что немного еще есть – и Пьер… посоветовал своему доброжелателю обратиться к другому адвокату.

В другой раз он на неделю приехал к своим друзьям на дачу с толстой сумкой. «Что у вас там?» – спросила его хозяйка. «Да так, дела, которые я должен подготовить в эти дни». Прошла неделя, Верньо стал собираться уезжать. «Да ведь вы и не развязывали свою сумку?!» – заметила ему хозяйка. В ответ Верньо пошарил в карманах и вытащил оттуда шесть ливров. «Что ж, – заявил он, – вы думаете, что я такой дурак, чтобы работать, пока у меня еще есть деньги?..»

«Какое несказанное удовольствие смотреть на течение реки!» – начиналось одно из его стихотворений, ибо он баловался стихами, был членом Академии Музы. Но, как уже говорилось, в те времена быть академиком отнюдь не означало быть чем-то. Общая характеристика жирондистов, данная в начале этого очерка, подходит к Верньо как нельзя лучше: беспечный милый человек, молодой ясноглазый энтузиаст.

Пройдет немного времени, и этот энтузиазм молодости сменится сначала военно-патриотической истерией, а потом – равнодушием и цинизмом, принципом «тащи, сколько можешь!». Впрочем, последнее к Верньо никак не относится: он, как и другие вожди Жиронды, погиб, не успев превратиться в прожженного циника. Случилось бы это с ним или нет – нам знать не дано.

В 1791 году, избранный в новый парламент, Верньо быстро завоевал славу лучшего оратора. Третьего июля 1792 года он поднимается на трибуну, предлагает объявить, что «Отечество в опасности!», и страстно обвиняет короля в том, что тот умышленно затягивает меры по обороне, что назначает командовать армией интригана и что его цель – утопить Францию в крови.

Но… все чудовищные обвинения против короля сделаны в сослагательном наклонении: «если бы король предоставлял командовать армией интриганствующему генералу… если бы результатом было то, что Франция тонула бы в крови, а неприятель господствовал бы в ней…» Впрочем, приведем более подробную цитату – тем более, что если не аргументы, то красота стиля того явно заслуживает.

«Я не знаю, – говорил Верньо, – блуждает ли еще под сводами Тюильрийского дворца мрачный дух Медичи и кардинала Лоренскаго, живет ли еще кровавое лицемерие иезуитов Лашеза и Летелье в душе какого-нибудь изверга, жаждущего возобновления Варфоломеевской ночи и драгонад[62]; я не знаю, смущена ли душа короля фантастичными идеями, которые ему внушают, и введена ли в заблуждение его совесть религиозными страхами, которыми его окружают.