Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Прецеденты были: все прекрасно помнили, как год назад жирондисты так же отправили Марата под Революционный трибунал, а он вышел из суда с триумфом, чтобы вскоре отправить на гильотину своих обвинителей.

Прежде всего нужно было провести решение через Конвент. А это, несмотря на отсутствие самих обвиняемых, было отнюдь не просто. Конвент запротестовал, Лежандр, один из друзей Дантона, потребовал, чтобы обвиняемым дали возможность дать объяснения перед Конвентом. Пройди его предложение – и шансы Дантона резко бы возросли, как и шансы комитетчиков попасть на гильотину вместо Дантона. Однако Робеспьер (после ареста Дантона у него уже не было выбора) нагнал страху на Конвент: он заявил, что недопустимо, чтобы интересы каких-то нескольких человек ставились выше интересов родины, что предложение Лежандра недопустимо.

Запуганный Конвент выдает своих сочленов, Сен-Жюст в тишине зачитывает свой доклад, Конвент постановляет предать Дантона и других суду Революционного трибунала.

11

Итак, самое трудное удалось. Но то была пиррова победа Комитетов.

Во-первых – кто оказался на скамье подсудимых? Демулен, то есть человек, возглавивший народ 14 июля; Дантон, организовавший революцию 10 августа; автор Конституции 1793 года Эро Сешелль; автор революционного календаря Фабр д'Эглантин и еще несколько фигур помельче. Фактически, по приказанию революционного Конвента судили саму Революцию.

Во-вторых, вплоть до весны 1794 года Комитет общественного спасения воспринимался всем Конвентом как, может быть, и чересчур властный, но необходимый орган. Республика была в кольце фронтов, внутри страны бушевал жирондистский мятеж, а в самом Париже Конвент был под ударом народных толп, Коммуны, эбертистов… Комитет был бастионом, защищавшим Конвент от всех этих врагов.

Но теперь, с одной стороны, внешние опасности стали намного меньше – республиканские армии начали одерживать победы, а с другой – Конвент почувствовал, что сам Комитет представляет для него опасность. Но после ареста Дантона члены Конвента не просто чувствовали – они ясно видели, что каждый из них в смертельной опасности. Если можно арестовать человека с такими заслугами перед революцией, как у Дантона, кто же может быть уверен, что завтра он не заночует в Консьержери, а послезавтра не отправится на гильотину?

До сих пор Конвент принимал владычество Комитета более или менее добровольно. Теперь каждый депутат боится Комитета – и мечтает о том, чтобы свергнуть его власть.

12

С судом тоже не все было просто. Прокурор Революционного трибунала Фукье-Тенвиль, конечно, готов был осудить тех, на кого ему укажут, но все же почувствовал некое неудобство. Он как-никак был юристом. До сих пор он готовил дело «Фабра и других» – в последний момент ему подбрасывают совершенно новую партию обвиняемых, Фабр переходит в разряд «и другие», а улик ему сообщить не успели. Дело совершенно не подготовлено… Из числа присяжных, по словам очевидца, «четверо или пятеро колебались, а остальные восемь каждое утро ходили консультироваться с Робеспьером». Один из присяжных якобы объяснял другому: «Мы не присяжные, а государственные деятели. Один из двоих должен пасть. Ты хочешь уничтожить Робеспьера? Нет. Значит, ты приговоришь Дантона».

Чтобы их задача была несколько легче, была устроена «амальгама»: к ведущим обвиняемым присоединили людей, обвиняемых в самых разных, преимущественно финансовых махинациях, а в доказательство «иностранного заговора» (навязчивая идея Робеспьера) к Дантону, Фабру, Демулену и Эро Сешелю добавили испанца, датчанина и двух евреев.

Этот гнусный обычай возник еще в конце 1793 года, во время суда над жирондистами: в один процесс соединяли людей, обвиняемых в довольно разных преступлениях. Так, одних жирондистов судили за связь с Бриссо и Гюаде, других – за связь с Шарлоттой Корде; Валаде судили за то, что товарищи собирались у него, Дюшатель голосовал против смерти короля и т. д. Но там еще была некая логика: всех их судили за принадлежность к одной партии. Начиная с дела эбертистов, к политическим обвиняемым стали присоединять уголовников (или, по крайней мере, людей, обвиняемых в уголовных преступлениях), а самому Эберу, помимо обвинений в «заговоре против свободы французского народа и попытке свержения республиканского правительства», вменялись такие вещи, как заурядная кража рубашек и постельного белья. Аналогичная процедура была и в деле Дантона.

Итак, Дантон предстал перед созданным им самим Революционным трибуналом[39].