Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Отсюда еще далеко до лозунга «Грабь награбленное!» Но здесь уже пробивается мысль — ранее ее проповедовали Марат и Робеспьер, — что Революция до сих пор ничего не дала бедным. До сих пор речь шла лишь о политическом — не о социальном — переустройстве общества. Но во времена «натиска санкюлотов» и якобинской диктатуры во весь рост поднялся вопрос: Революция сделана для богатых и против бедных — или для бедных и против богатых? Да, оказывается, знаменитый лозунг «Мир хижинам, война дворцам!», брошенный года три назад банкиром Проли против политической власти знати, можно толковать и так — война богатым!

Наконец, цензура. Так Сен-Жюст называет орган, задача которого — вскрывать беззакония властей, что-то вроде органа прокурорского надзора.

Этот пункт особенно важен, поскольку идеология Революции базировалась на считавшемся само собой разумеющимся постулате о том, что народ добр, а власти, как правило, плохи. Это даже было сформулировано в виде тезиса: «всякий закон, который не исходит из того, что народ добр, а правительство подвержено коррупции, — преступен».

Практически эффект вантозской программы был, впрочем, нулевым. Предполагалось, что к ней можно будет приступить потом, после победы, но столько времени История не отпустила — к добру ли, ко злу ли — Сен-Жюсту.

8. Последние месяцы. Решающее столкновение и гибель

В течение года Комитет работал относительно дружно. Даже когда принималось решение об аресте и казни члена Комитета, автора монтаньярской конституции Эро де Сешелля, это было солидарное решение подавляющего большинства членов. Притом Эро фактически уже давно был членом Комитета лишь номинально: Комитет не исключил его из своего состава, избегая ротации, но уже несколько месяцев назад причислил его к «подозрительным» и перестал совещаться в его присутствии.

Но весной 1794 года положение стало меняться. Именно после казни дантонистов, когда Сен-Жюст торжествующе объявил в Конвенте, что покончено с последними «фракциями» (кстати, это было последнее выступление Сен-Жюста от имени Комитета), американский посланник доносит своему правительству, что следующие «фракции», по всей вероятности, появятся уже в среде самого Комитета.

В эти критические месяцы Сен-Жюста не было в Париже: он организовывал победу при Флерюсе. Но вернувшись, он увидел, что утратил контроль над событиями. Несколькими днями раньше Робеспьер, после сильнейшего скандала в Комитете, в ярости ушел и в следующие полтора месяца не появлялся в Комитете и не показывался в Конвенте, выступая главным образом в клубе якобинцев.

В отсутствии Робеспьера и Сен-Жюста делами в Комитете заправляли в основном «террористы» Бийо и Колло. Именно их ввели в Комитет последними — в сентябре 1793 года, когда народ Парижа потребовал «поставить Террор на порядок дня». К ним присоединился и привыкший ставить на победителя Барер, тогда как другие члены Комитета либо были также в командировках, либо сосредоточились на военных делах (как Карно) или обеспечении страны продовольствием (как Линде) — проблемы, вне сомнений, важнейшие, но… не позволявшие заниматься управлением в целом.

Правящая троица, похоже, была не прочь привлечь к себе также и Сен-Жюста: они знали таланты Сен-Жюста, его работоспособность и вовсе не стремились сделать его своим врагом. Позиция Сен-Жюста в тот момент не очень ясна, похоже, он колеблется. Если Робеспьер в это время почти не показывается в Комитете, то Сен-Жюст продолжает работать в нем как ни в чем не бывало, о чем свидетельствуют его подписи на постановлениях Комитета. Среди них и печально известное постановление 5 июля, подписанное Сен-Жюстом, Колло и Бийо: этим постановлением 189 (!) заключенных Люксембургской тюрьмы должны были быть отправлены в Революционный трибунал по обвинению в «тюремном заговоре».

Тут надо пояснить читателю, что далеко не все, арестованные в этот страшный период Террора, были казнены. Напротив, в большинстве случаев человека арестовывали и о нем на несколько месяцев забывали. После этого его могли освободить (как Гоша), большинство же так в тюрьме и дождалось переворота 9 термидора, после которого значительная часть узников была освобождена. Но направление в Революционный трибунал — дело другое. Это была почти верная смерть. В частности, по делу «тюремного заговора» было оправдано 18 человек, тогда как 171 был казнен.

Существовал ли заговор в самом деле, или (что более вероятно) это была уловка, чтобы «очистить тюрьмы», точно неизвестно. Но подобное решение было беспрецедентно в другом отношении: процесс чуть ли не с 200 обвиняемыми — это чудовищно много, даже для мессидора. Даже прокурор Фукье-Тенвиль запротестовал: он, конечно, готов был выполнить любое распоряжение, но он все-таки был профессиональным юристом. Тенвиль попросил Комитет разделить обвиняемых на группы и провести суд не в один, а в три дня. Сути дела это, конечно, не меняло, но так было «приличнее».