Загадки Красного сфинкса

Правда, я быстро к этому привык и приспособился: у каждого свои трудности, таков уж человеческий удел. Возбуждение, в конце концов, осложняет жизнь куда меньше, чем, скажем, больная спина или колени, а ведь слуги трудятся несмотря ни на что, пока в состоянии передвигать ноги. Так что я носил сорочки подлиннее и никогда не расстегивал форменную куртку. Спал я всегда как убитый, а что уж обнаруживалось утром на ночной рубахе и простыне – о том знали лишь прачки, которым тоже было не привыкать обстирывать бессемейных мужчин.

Однажды Рошфор сводил меня в бордель. Он вообще очень мной интересовался, все время тормошил, пытался чему-то учить – то писать (безуспешно), то фехтовать (безуспешно), то сквернословить на английском (успешно), постоянно надо мной подшучивал, но терпеть тиранство от такого храброго и видавшего виды человека я почитал за честь. Однажды он спросил, был ли я когда-нибудь с женщиной, а услышав отрицательный ответ, поволок меня в бордель, не слушая никаких возражений.

Большой двухэтажный дом на улице Кающихся грешников не понравился мне сразу. Ни лютневая музыка, слышная сквозь открытые окна первого этажа, ни женский смех, ни оживленные лица трех дам, восторженно приветствующих Рошфора, не убедили меня, что мне нужно здесь быть, и только железная рука графа, предусмотрительно схватившая меня за ворот, не дала мне тут же дать деру.

– Какой красавчик! – наперебой заговорили девушки, хватая меня за куртку и затаскивая внутрь. Следующий час я провел довольно весело: граф объявил, что платит за все, и я, Мариэтт, Луиза и Клодин наперебой угощались печеньем, засахаренными финиками и выпили три бутылки анжуйского. Потом Луиза взяла в руки лютню, а я по очереди отплясывал с Клодин и Мариэтт, а потом и с хозяйкой – весьма дородной мадам Анриэттой.

– Глаза черные, как угли!

– Зубы белые, как лангедокский чеснок! – словом, я был обласкан, напоен, нацелован, получил бантик в петлицу и цветок за ухо – сильно потрепанную жизнью примулу, но пришла пора переходить собственно к цели визита. Девушки осведомились, с кем бы я хотел уединиться, я ответил «Со всеми!», но их такой ответ не устроил, и они стали кидать кости – кому я достанусь. Победила Мариэтт, с которой мы поднялись на второй этаж, в маленькую каморку, освещенную лишь светом луны.

Веселье резко оставило меня, когда я разглядел низкую кровать со сбитыми простынями, большое черное распятье, ведро и кувшин за узенькой занавеской – и большие глаза девушки, что расстегивала мне куртку.

– Меня тошнит, – предупредил я ее и еле успел высунуться в окно – теперь примулы уже не годились для украшения, но через миг их участь стала еще более плачевной – на них приземлился я. Откуда взялся этот садик в центре Парижа – Бог весть, но я был благодарен, что мне не пришлось прыгать на булыжную мостовую или в сточную канаву – я был не в силах, глотнув ночной прохлады, ни остаться в каморке Мариэтт, ни спуститься в общую залу с жарким треском свечей, хохотом и музыкой.

– Прости! – крикнул я девушке, высунувшейся из окошка. – Я перепил, мне так жаль!

– Приходи еще, – грустно ответила Мариэтт. – Шляпу лови, черноглазый!

Я поймал свою шляпу и повернул за угол, где меня снова вывернуло. В горле саднило, из глаз текло, в ушах звенело – таким нашел меня Рошфор, заявивший:

– Похоже, стрела Амура попала тебе в желудок.

Глава 13. Выстрел

После неудачного похода на улицу Кающихся грешников Рошфор ненадолго оставил меня в покое. Да и не так уж часто он появлялся этим летом на вилле Флери, будучи почти все время в разъездах – часто вместе с Монсеньером. Говорили, что Ришелье становится все более необходим королю, и в ближайшее время решится, будет ли кардинал первым министром. Так что Монсеньер нередко приезжал только спать – после покушения в Шатонёфе он избегал ночевать где-нибудь еще, а так как от виллы до Лувра было приличное расстояние – его вторым домом стала карета. Завидев султан из красных страусовых перьев, покачивающийся на ее крыше в такт лошадиному аллюру, все больше людей во Франции узнавало человека, который в ней ехал.

У меня в хозяйстве тоже были красивые перья испанской курицы, собранные в метелку для стирания пыли. Сегодня была очередь коллекции оружия, что украшала собой кабинет его высокопреосвященства. Со времен военной академии Монсеньер любил оружие, как современное, так и старинное, и на стене гвизарма времен Карла IV соседствовала с колесцовыми пистолетами работы лучших оружейников с Нового моста, а двуручный фламберг – с полноэфесной шпагой.