Я стирал пыль с аркебузы, последний раз стрелявшей, наверное, в Варфоломеевскую ночь, и заметил на замке подозрительное пятно, похожее на ржавчину. Снял со стены тяжеленное орудие, дуло накренилось и оттуда, к моему изумлению, выкатилась пуля – свинцовый шарик величиной с перепелиное яйцо. Аркебуза была заряжена! Какое счастье, что я схватился за ложе, а не за курок. Не знаю уж, кто ее заряжал и когда, не отсырел ли порох и не сгнил ли пыж, но со свинцовой пулей ничего не сделалось, и следовало ее тотчас найти, пока на нее кто-нибудь не наступил. Вернув аркебузу на место, я спрыгнул со стремянки и начал поиски. Прогремев по паркету, пуля как сквозь землю провалилась – пришлось опуститься на колени. Может, закатилась под стол Монсеньера? Я распластался на ковре, заглядывая под стол.
И тут в кабинете возник Рошфор, пребывавший, на беду, в самом игривом настроении:
– Туше! Кто отправил тебя в партер?
– Здравствуйте, монсеньер! Никто, я сам.
– Сейчас я покажу тебе кое-какой прием – уложишь на лопатки любого!
Я не успел возразить, как Рошфор легким движением руки снял шляпу, отправив ее в полет до входной двери, а сам очутился на полу. Шпага его тяжело брякнула рядом со мной, я подался назад, но был остановлен – молниеносным движением граф схватил меня за руку ниже локтя, обдав запахом фиалкового корня и конского пота.
– Ты перехватил противника за руку, – назидательным тоном произнес Рошфор, – противник силен и вырывается. Ты можешь удерживать его руку, используя для этого весь свой вес и все свои силы… а можешь, – тут он сделал паузу и усмехнулся, – можешь просто дернуть вниз, быстрое, легкое движение, а твой противник сам – я подчеркиваю – сам перевернется, – он дернул мою руку вниз и мне же за спину, и я действительно перевернулся на живот, потому что локоть затрещал от боли. – Не благодари. Но если он еще дергается или лягается – просто поднимай руку к затылку, и если он не акробат с вывернутыми суставами – он будет думать только о своей руке, а не о борьбе.
Тут он резко отпустил мою руку, я быстро сел, но сбежать мне не удалось – граф еще не закончил: – Противник настолько силен, насколько сильна его самая слабая точка! Не трать экю там, где хватит одного денье!
Допустим, – мурлыкнул он, хватая меня за запястья, – допустим, ты укладываешь соперника на лопатки… – он навалился всем весом, но я держался. – Нажми коленом на бедро!
Его колено надавило мне сверху на бедро, и я удивился, насколько это болезненно. Бедро ведь не глаз, не мошонка, не нос – а здорово больно!
– И если он еще сопротивляется – перенеси на колено весь вес! – быстрым шепотом произнес Рошфор и сделал это. Мало того, что ногу прострелило болью так, что я не мог сопротивляться и упал на спину, так еще и пуля из аркебузы именно в этот момент решила найтись – я грохнулся с размаху прямо на нее, и она пребольно впилась мне под лопатку.
– А-а-а! Граф, пустите! А-а-а! – заорал я, пытаясь скинуть его и избавиться хотя бы от пули.
– Довольно! Хватит! – раздался над нами гневный голос Монсеньора. – Хватит.
Вытянув шею, я увидел мсье Армана, застывшего в дверном проеме и мечущего молнии – в шляпу Рошфора у его ног, в самого Рошфора, который, чуть помедлив, отпустил мои руки и поднялся, лишь на меня его высокопреосвященство не смотрел, и это-то и было самое страшное.
– Вы, граф, если я не ошибаюсь, должны быть в Компьене? – спокойно произнес Монсеньер, но это спокойствие показалось мне нарочитым.
– Срочное донесение, – как ни в чем не бывало промурлыкал Рошфор, вытягивая из-за обшлага плотный желтый конверт с синей сургучной печатью и протягивая его Монсеньеру. Тот быстро сломал печать и развернул бумагу, одновременно пробегая ее глазами. На миг он замер, выражение лица сменилось на спокойно-задумчивое – пока взгляд его опять не упал на Рошфора, который решил достать платочек и прикоснуться к вискам, увлажнившимся от нашей возни на полу.
– Я отправлю ответ обычной почтой, – бросил Монсеньер, сминая бумагу. Граф, не меняя томного выражения лица, склонился в глубоком поклоне и вышел за дверь, подхватив по пути шляпу.
Мсье Арман сел за стол и начал писать, а я поднял эту треклятую пулю и вернул ее в дуло аркебузы, повесив так, чтобы ствол глядел в потолок. Видимо, злоключениям моим не суждено было кончиться, потому что я чуть не слетел со стремянки, услышав за спиной гневное:
– Мерзавец! Сколько раз тебе говорить! – мсье Арман тряс над листом песочницей, которая, увы, была пуста. Он швырнул ее на пол с такой силой, что она раскололась, хоть и упала на толстый ковер. – Пусто, как в твоей голове!