Чудесное в сказках представлено чередой превращений, они так многочисленны, что совершенно понятно заявление одного из героев романа Попова «Старинные диковинки»: «…Не странна мне была сия перемена, ибо к чудным сим превращениям имел уже я привычку». Данные метаморфозы сильно напоминают фрагменты из оперы, даже как будто слышится стук молотков за сценой, а иногда с нескрываемой иронией показана театральная механика превращений: «Пока ещё Светлосан, с Оруженосцем своим, стоял от удивительного сего приключения в недоумении, в то время превратившийся пустынник, махнув стрелою, проговорил несколько странных слов, за которыми последовал преужасный шум и стук молотов, по окончании коих пещера превратилась в великолепную колесницу, запряжённую шестью единорогами».
Ещё большей «оперностью» отличается следующий отрывок из «Русских сказок», из «Повести о дворянине Заолешанине, богатыре, служившем князю Владимиру»: «…При первом взгляде за оным представилось Громобою волнующееся море, и выскакивающие из оного чудовищи разевали страшные свои пасти, грозя проглотить всякого приближающегося. „Вам должно броситься в сие море и плыть посреди сих чудовищ; достижение к драгоценной вещи не может уступить опасности“. „Я ничего не имею в сердце, кроме Миланы“, – отвечал Громобой и побежал повергнуться в море. В самое сие время тьма распростёрлась над водами, и невольник без пользы говорил Громобою, чтоб он подождал, поколь тьма исчезнет; он бросился с берега.
„Ты шутишь надо мною“, сказал Громобой, когда опять просияло, и увидел он стоящего близь себя невольника. „Здесь только игрище, и я вместо моря и волн упал на растянутую холстину, кою поддували мехами“. „Нет, государь мой, – отвечал невольник. – Благодарите вашей отважности; без неё вы не разрушили бы сея очарованные бездны, и волны её иль чудовищи конечно бы вас поглотили. Но впереди там уж не очарование: с природою вам надлежит сразиться, ступайте“. Громобой следовал, и вдруг преужасная пламенная река пролилась впереди их. Сверкание пламени было ужасно, и казалось, что растопленная медь готова была обратить в пепел каждого приближающегося. „Вам должно перейти сию реку, – сказал невольник остановись. – Здесь уже мужество вам не поможет, естьлиб вы были не человек, а вещество несгораемое… Не лучшель возвратиться? безумно на верное умереть; ибо по смерти нет от любовниц никаких ожиданий, воротимся“. „Слабый, – молвил Громобой с досадой. – Разве забуду я, что смерть моя полезна Милане“. Сказал сие и бежал в огонь.
Он вдруг остановился и искал, чем бы побить невольника. Представлявшее издали огненную реку был ряд выпуклых зеркал, поставленных на дрожащих пружинах так противу солнца, что отвращённые онаго лучи ударялись прямо в глаза приближающимся».
Таким образом, мы видим, как опера повлияла на сказку, а в самой литературной сказке стало возможно и даже модно объяснять чудеса с рациональной, а не волшебной или магической точки зрения. Кстати, данный приём активно используется многими авторами в настоящее время.
Поразительная история о ковре-самолёте рассказывается в «В повести о богатыре Булате»: «Наконец летающий ковёр стал готов. Оным можно было управлять так на воздухе, как ладиёю на воде; оный поднимался на высоту, опускался вниз, стремился вдоль и оборачивался в каждую желаемую сторону. „Посредством ковра сего о, Роксолан, – сказал мне Аспарух, – намерен я подкрепить храбрость и надежду нашего народа. Ты ведаешь, что нужно утверждать простолюдинов в предрассудках как для того, чтоб привести их в повиновение, так и затем, чтоб можно было при всяком нужном случае возбудить их ревность и храбрость под предлогом защищения вещи, кою сочтёт он за святыню. Венец, мною соделанный, конечно, заслуживает сие предпочтение, в рассуждении предписанных на оном законоположений; однакож надлежит деятельнейшим способом привести народ к рабскому оного обоготворению; ибо без сомнения твёрдо простоит держава, где Государь следует надписанному на венце сем и где подданные каждое повеление своего Государя приемлют за глагол божественный. Я намерен предстать к моему сыну Русу, и уверить его о покровительстве Богов и о обещании оных послать ему с неба венец, на коем предписаны будут правила, как ему должно вести себя на престоле. Я подвигну его ко всенародным молениям, и тогда пред собранием народным ты должен будешь, сокрывшись в летающем ковре, опустить оный на золотой нити на главу Русову Я отрежу притом нить так, что народ сего не приметит и сочтёт венец слетевшим с небес по воздуху. Ты предвидишь, я чаю, всю пользу такого благонамеренного обмана? Я не сомневался в сей истине и следовал воле моего учителя“.