– Увы, нет. Еще в середине XVIII века ее видели директор Парижской обсерватории Джандоменико Кассири и английский астроном Джеймс Шорт…
– А ранее, скажем, в XVI веке, ее никто не мог видеть?
– Может быть, кто-то из астрономов ее и видел, но записей об этом великом событии не оставил. Хотя, вряд ли… Телескопы в XVI веке были послабее, чем в ХVIII.
– А предсказать ее существование ранее XVIII века было возможно?
Ну, предсказания – удел астрологов, а не астрономов. Нострадамусов там всяких…
– Но ты ведь сам предсказываешь существование планет…
– Я не предсказываю, а прихожу к выводу на основе строгих математических расчетов.
– И что же показывают твои расчеты относительно жизни на этой планете?
– Ты попал в точку: жизнь там есть. Или, вернее – может быть.
– С этого места поподробнее.
– Ты все равно не поймешь.
– A ты попроще, народ хочет знать. Не гордись своей высоколобостью в сравнении со всякими там искусствоведами.
– Видишь ли, сегодня мы уже точно знаем: физико-химические условия на Глории идентичны земным – орбита одна и та же.
– Значит, она не может раз в четыре года срываться с орбиты и пролетать в опасной близости от Земли?
– Это полная чушь.
– Жалко…
– Не огорчайся. Теми свойствами, о которых ты говоришь, обладает комета Фелиция. Не планета, а комета. Это, видишь ли, разные вещи.
– А Фелиция обладает какими-нибудь необычными свойствами – например, способностью воздействовать на события, судьбы людей, усиливать скрытые свойства драгоценных камней?
– Далась тебе эта Фелиция… Хотя… В чем-то ты, как ни странно, прав. Астрохимики отмечали молекулярные изменения в некоторых минералах в периоды наибольшего приближения кометы к Земле.
– В каких минералах?
– Ну, во всяком случае, есть данные об изменениях в таких твердых минералах, как корунды.
– То есть рубины?
– Ну, и рубины…
– Что за изменения?
– У них резко возрастала энергетика, повышалась, как ни странно, температура…
– Скажи, а не изучалось ли воздействие этих минералов на людей?
– Насколько я знаю, нет.
– А могло ли наличие определенного количества этих корундов в одном месте, когда комета была ближе всего к Земле, хотя бы чисто теоретически, замедлить или ускорить ход времени?
– Это сфера влияния Господа. Ты обратился не по адресу. Хотя, знаешь… У того же малоизвестного ученика Пифагора Филолая есть такая строка: «И планета приблизилась. И время остановилось». Но обычно астрономы воспринимают ее как некую литературную вольность. Других источников, подтверждающих факт остановки времени каждые четыре года, не обнаружено. Наука – штука точная, поэтические образы в расчет не берет.
Профессор Милованов-Миловидов знал как минимум двух людей, которые были не только незаурядными учеными, но и отличными поэтами. Во всяком случае, поэтами-переводчиками с достойной репутацией: Егора Патрикеева и Жана де Лефлера, профессора из Сорбонны.
Профессор оказался дома, хотя, судя по недовольному сиплому голосу, телефонному звонку был не рад.
– Здравствуй, Жан, – как ни в чем не бывало заговорил Милованов-Миловидов, выжав из своего голоса максимум непринужденности и человеческой теплоты.
– Салют, Юрий, – уже теплее и приветливее ответил Жан де Лефлер. – Чем обязан?
– Как себя чувствуешь после путешествия? Не простудился на севере?
– Разве Бретань и Нормандия – это север? – ничуть не удивился осведомленности приятеля профессор Сорбонны.
– Ну, север Франции… Как с погодой? Повезло?
– Немного сыро, но я люблю такую погоду.
– Почти как английская… А в Лондоне? Кажется, август в этом году там выдался солнечный.
– Да, в Лондоне с погодой повезло…
– Какие-нибудь лондонские достопримечательности, кроме особняка моего друга Осинского, посетил?
– Зачем? Музеи всегда одни и те же…
– Значит, специально ездил к моему другу?
– Ну, знаешь, он сделал такое предложение, от каких не отказываются. И потом, – после паузы добавил он, – это ведь всего-навсего обычная работа…
– Перевод десяти катренов Нострадамуса?
– Да, – даже не пытаясь удивиться осведомленности собеседника, согласился Жан.
– Считаешь, что пять миллионов новых франков – хорошая цена?
– Конечно, особенно если учесть, что к этому добавляется миллион фунтов стерлингов.
– А это за что?
– Неужели не знаешь?
– Нет.
– Тогда догадайся…
– Разгадка пентаграммы и всех этих фокусов с планетами и созвездиями…
– Я не сомневался, что ты угадаешь. Эти загадки специалисты не трогали.
– He скажи. Мы с Егором Патрикеевым… Помнишь его?
– Он читал курс лекций «Портреты русских художников в контексте истории». Вскоре после тебя, году в 1997-м… На отделении истории искусства… Что же Егор?
– Мы с ним бьемся над этими загадками не первый год. Причем, обрати внимание, к лучшим в мире толкователям и переводчикам катренов Нострадамуса – Жану де Лефлеру и Жоржу де Шоймеру – за консультациями пока не обращались.
– И зря…
– Таких денег, как у Осинского, нет.
– Вам бы я и бесплатно помог. И Жорж, наверное…
– Так помоги.
– Вы же и так все отгадали…
– Не все. Кое-что хотел бы уточнить.
– Например?
– «Пронзит комета розовый рубин —
Сам выбирай из прошлого страницу:
Ты можешь в год далекий провалиться,