"Граф Ростопчин, полагая, что нынешнее… движение неприятеля подаст ему случай занять Вороново, привел в действие свое намерение,
— писал Роберт Вильсон. — Граф, входя в комнату супруги своей, казалось, хотел остановиться, но твердость его взяла верх — он собственною своей рукой зажег горючее вещество, прежде того приготовленное. Пламя два часа простирало свое опустошение, как мы получили известие, что неприятель отступил, но граф не показал ни малейшего сожаления, а напротив того, разговаривал со мной весьма равнодушно, смотря, как падали колоссальные статуи, представляющие людей и лошадей. Без сомнения, разоренного теперь нельзя опять построить и за 100 000 фунтов стерлингов".Ему вторил и лорд Терконель: "Я находился вместе с ним (Ростопчиным), когда он помогал служителям таскать всякие зажигательные вещества в комнаты, и в короткое время весь дом (один из великолепнейших виденных когда-либо мною) сожжен был до основания. Граф стоял и смотрел как посторонний зритель, и казалось, был менее тронут, нежели все присутствующие".
Странное происшествие, если не сказать неестественное. Так что же кажется странным в вышеописанных действиях графа Ростопчина?
Первое.
Казалось бы, граф, собираясь уничтожить свой дворец, должен был обязательно продемонстрировать своим штабным офицерам все великолепие уничтожаемого дворца, всю его роскошь. Тогда "высший свет" точно бы по достоинству оценил патриотический поступок графа. Вместо этого он всячески отгораживается от них и поселяет у себя только не говорящих по-русски англичан.Второе.
Если крестьяне, эвакуированные в Липецкую губернию, не увезли с собой графское имущество, то куца в таком случае подевались мраморные скульптуры в парке и бронзовые из дворца, а также ценности из "голландского домика", который не был сожжен?Если предположить, что сокровища не исчезли в пламени пожара, а были спрятаны им в неких подземельях, то возникает вопрос: почему граф не открыл свой тайник сразу после окончания войны? Что ему помешало?
Допустим, что в первые годы ему было просто не до того. В 1812–1814 гг. он безвыездно жил в Москве и занимался исключительно восстановлением города. До Вороново у него просто не доходили руки, к тому же на пепелище просто некуда было ставить сохраненное имущество. К тому же все уже знали, что граф собственноручно сжег свою усадьбу и один из московских особняков (другой почему-то уцелел). Поэтому в глазах многих обывателей генерал-губернатор представал героем и патриотом. Но и в то же время у него вдруг появилось множество врагов, которые, потеряв в пожаре (якобы инициированном Ростопчиным) свои жилища и имущество, объявляли его ответственным за свои потери.
14 декабря 1812 г. буквально затравленный граф писал Александру I: "…что его обвиняют за то, что Москва была оставлена войсками, и что я отказываюсь платить им (московским дворянам и купцам) миллионы, которых от меня требуют со всех сторон".
Узнай кто-нибудь из этих (требующих со всех сторон) людей о припрятанных сокровищах, разразился бы жуткий скандал. Весь род Ростопчиных был бы навсегда покрыт позором. В 1815 г. здоровье графа резко ухудшилось (совершенно бездарное сожжение собственного дома явно не пошло ему на пользу), и он вышел в отставку. Вначале он уехал на лечение в Германию, затем жил на курортах Франции и Англии. В сентябре 1823 г. Ростопчины вернулись в Москву, где намеревались устроить судьбу своей любимой дочери Елизаветы. Однако ее внезапная смерть разрушила все планы. Коварный удар судьбы окончательно подкосил здоровье Федора Васильевича. Граф тяжело заболел. 27 декабря 1825 г. с ним случился апоплексический удар, повлекший за собой паралич. 18 января 1826 г. он скончался. После смерти графа и возникла легенда о некоем таинственном подземелье в усадьбе Вороново, где якобы были запрятаны графские сокровища.