- Это те отважные путешественники, которые имели несчастье открыть Эльдорадо, - заметил он.
У ног их разверзлась пропасть, словно чаша с отвесными, остекленными краями; на слегка вогнутом дне ее стояли десятка два мужчин в полувоенных костюмах авиаторов. Запрокинутые лица - гневные, злобные, угрюмые, бесшабашно-насмешливые - обросли донельзя; некоторые пленники заметно исчахли, но большей частью вид у них был сытый и бодрый.
Брэддок Вашингтон придвинул плетеное кресло к самой решетке и уселся.
- Ну, как дела, ребята? - дружелюбно спросил он.
Ему отвечал дружный хор - смолчали только вконец отчаявшиеся, - и солнечное утро огласилось яростной руганью, которую, впрочем, Брэддок Вашингтон выслушал вполне невозмутимо. Когда все затихло, он снова поднял голос:
- Надумали, что мне с вами делать?
В ответ донеслось несколько выкриков.
- А, чем здесь плохо?
- Нам бы только наверх, а там сами дорогу найдем!
Брэддок Вашингтон подождал, пока они опять успокоятся. Потом он сказал:
- Я уже все вам объяснил. Вы мне здесь ни к чему. Лучше бы нам с вами никогда не встречаться. Всему виною ваше собственное любопытство, но я готов обсуждать с вами любой приемлемый для меня способ выйти из затруднения. Однако до тех пор, пока вы будете заниматься рытьем подземных ходов - да, я знаю про тот, который вы начали рыть, - мы с места не сдвинемся. Не так уж вам здесь плохо, как вы изображаете, и напрасно все это нытье о разлуке с близкими. Если бы вас так заботили ваши близкие, вы никогда не стали бы авиаторами.
Высокий пилот отделился от прочих и поднял руку, взывая к своему тюремщику.
- Позвольте вас спросить! - крикнул он. - Вот, по-вашему, вы человек справедливый?
- Какой вздор! С какой стати я буду к вам справедлив? Вы бы еще от кота потребовали справедливости к мышам.
При этом сухом замечании два десятка мышей понурились, но высокий все же продолжал.
- Ладно! - крикнул он. - Это уже было обговорено. Вы не жалостливый, вы не справедливый, но вы хоть человек, с этим-то вы не спорите - попробуйте, поставьте себя на наше место и подумайте, как это... как это... как это...
- Как это - что дальше? - холодно осведомился Вашингтон.
- Как это бессмысленно...
- Смотря для кого.
- Ну - как жестоко...
- Был уже об этом, разговор. Жестокость - пустое слово, когда дело идет о самозащите. Вы воевали и сами это знаете. Что-нибудь поновее.
- Ну хорошо, тогда как глупо...
- Пожалуй, глуповато, - признал Вашингтон. - Но что прикажете делать? Я предлагал всем желающим безболезненную смерть. Я предлагал похитить и доставить сюда ваших жен, невест, детей и матерей. Я согласен расширить ваше подземное помещение, согласен кормить и одевать вас до конца ваших дней. Если б можно было начисто лишить вас памяти, вы бы все у меня тут же были оперированы и переброшены подальше от моих владений. Больше я пока ничего не могу придумать.
- А может, поверите нам на слово, что мы болтать не станем? - выкрикнул кто-то.
- Если это предложение, то несерьезное, - пренебрежительно отозвался Вашингтон. - Я взял одного из вас наверх, учить мою дочь итальянскому. На прошлой неделе он сбежал.
Две дюжины глоток испустили восторженный вопль; началось буйное ликование. В припадке веселья узники приплясывали, хлопали в ладоши, дурашливо гоготали, тузили друг друга, а иные даже взбегали по отвесному стеклу и грохались задом об пол. Высокий затянул песню, и все подхватили:
Эх, повесим кайзера
На зеленой яблоньке.
Брэддок Вашингтон хладнокровно переждал, пока они допели.
- Вот видите, - сказал он, когда восторги поутихли, - я на вас ничуть не озлоблен. Мне приятно, что вы радуетесь. Поэтому я и недосказал. Этого - как его... Кричтикьелло? - подстрелили четырнадцать моих агентов.
Было неясно, что речь идет о четырнадцати мертвецах, и ликование тут же улеглось.
- Но так или иначе, - гневно повысил голос Вашингтон, - он попытался сбежать. И после этого вы думаете, что я рискну поверить кому-нибудь из вас?
Снизу снова кричали наперебой.
- А как же!
- Китайский дочка учить не хочет?
- Эй, я умею по-итальянски! Моя мать оттуда родом!
- Может, ей сначала надо по-нашенски?
- Это, что ли, та, синеглазая? Зачем ей итальянский, я ее кой-чему поинтереснее научу!
- А я знаю такие ирландские песни - сам пою, сам поддаю!
Мистер Вашингтон вдруг протянул трость, надавил кнопку в траве - и пропасть погасла, осталась только впадина и черные зубья решетки.
- Эй, - позвали снизу, - вы что же, так и уйдете? Благословить забыли!
Но мистер Вашингтон с двумя юношами уже шествовал по полю для гольфа к девятой лунке, словно и яма и узники просто немного мешали ему играть и он легко миновал эту помеху.