Елена ставит отметки напротив тех документов, что ее интересуют: некоторые бумаги по строительству таверны, записи из тюрьмы, Государственной тюрьмы в Мёгелькэре, и есть еще кое-какие данные по одному судебному делу, которое рассматривалось вскоре после войны. Эти свидетельства вызывают у нее особое любопытство.
— Ну что ж, пойдемте за этими материалами?
Елена ошеломленно смотрит на него. Он что, имеет в виду, что она тоже должна пойти с ним? Елена спускается по лестнице вслед за архивариусом, а он рассказывает ей по пути, что здание архива когда-то было старым бункером, бомбоубежищем во времена холодной войны.
Он открывает тяжелую бронированную дверь, и они оказываются в помещении с низкими потолками и цементными стенами, вызывающем чувство клаустрофобии. Полки от пола до потолка. Здесь собрано все то, что было сказано, совершено и вообще произошло в истории Силькеборга. Всевозможные газеты, листовки и открытые письма, которые когда-либо издавались в городе, находятся в этих помещениях. Архивариус уверенно здесь ориентируется и быстро указывает ей на маленький столик.
— Большая часть того, что вы хотите увидеть, должна оставаться здесь, — говорит он и объясняет, как искать в компьютере другие документы, если ей понадобится еще что-нибудь.
На Елену произвело глубокое впечатление то, что она здесь является единственным посетителем и что архивариус рад оказаться ей полезным.
— Вы можете позвать меня, как только закончите. Несколько архивов из тюрьмы найти не так-то просто, но я поищу их.
— Благодарю.
Елена принимается за собранную для нее кипу бумаг. Первой из них стала местная газета 1929 года. В ней она не находит ничего, что бы ее заинтересовало, но все-таки рассматривает старые фотографии. На них люди того времени. Вот дом, в котором ее отец провел детство. Статьи о приютах для бедняков, детских домах и исправительных колониях. Так протекала жизнь Акселя. Да и Уильяма. Тяжелые условия жизни, никакой уверенности в завтрашнем дне. Читая эти страницы, Елена понимает, что было почвой для алчности. Все, чему Каролина научилась в борьбе за выживание. Она вздыхает и откладывает газету в сторону.
Быстро просматривает документы по строительству таверны. Разрешения на переделку исторического здания, а также на модернизацию и достройку. Все это не представляет для нее никакого интереса.
Потом она открывает папку с документами судебного дела. На первой странице черно-белая фотография, сколотая с газетными вырезками. Райнхольдт Флинт, мужчина среднего возраста с упрямым выражением лица в профиль и анфас. Вначале идут протоколы допросов. Елена внимательно вчитывается в них, но Райнхольдт не говорит в них ничего, что могло бы объяснить двойственные мотивы его отношений с немецкими оккупантами. Он ни от чего не отказывается. Он даже не пытается выглядеть более симпатичным. Подтверждено содействие Райнхольдта аресту нацистами по меньшей мере тридцати участников Сопротивления и двадцати евреев, многие из которых были убиты. Слухи о том, что он якобы помог некоторым евреям бежать, и о том, что он прятал оружие для бойцов Сопротивления, не помогли ему в деле, рассматривавшемся после войны. Райнхольдт Флинт был приговорен к смертной казни за убийства и измену родине. В 00: 33 восьмого октября 1946 года его расстреляли в Ундальслундской посадке под Виборгом[25]
.Елена возвращается к компьютеру и запускает поиск послевоенных казней. Она находит страницу с описанием всех доносчиков и коллаборационистов Дании, осужденных на смертную казнь. Читает, как их расстреливали в Ютландии: под покровом ночи в большом лесу. В Копенгагене для этого построили барак, и расстрелы здесь тоже проходили ночью. Елена останавливается на фотографии этого маленького деревянного барака. Видны большие кожаные ремни с пряжками, которыми осужденных привязывали за руки, ноги и шею.
Пока рассматривалось дело Райнхольдта, он сидел в тюрьме, в Государственной тюрьме Мёгелькэр. Отсутствуют документы о пребывании его в тюрьме — как раз их сейчас и разыскивает архивариус.
Елена посматривает на дверь в архив, которая пока остается закрытой. Она пытается осмыслить эту новую информацию и связать ее с преступлением отца, убийством Уильяма Хирша. Еврея, который был партнером и другом Акселя. Елена не может себе представить, как люди жили тогда, во время войны, когда всякие обычные правила и законы теряли силу. Наконец возвращается архивариус, не принеся с собой ничего. Он с сожалением разводит руками.
— Я просто-напросто не могу понять. Документов нет там, где они должны быть, — сообщает он.
— Они пропали?
— Они в каком-то другом месте. В архиве ничего не пропадает, — отвечает он немного обиженным голосом.
Елена распрямляет спину. Она уже прошла тот период жизни, когда ставила под сомнение свои инстинкты, — никакие идеи больше не отвергаются ею как параноидальные. Тюремные документы есть, это понятно. А сейчас их, очевидно, убрали. Она делает глубокий вдох и приходит к выводу, что это, должно быть, очень важные документы. А иначе, зачем понадобилось бы трудиться убирать их?