Устав после пешей прогулки от самого вокзала, она усаживается между автомобилем директора и серебристо-серым «фиатом», стоящим сбоку от него. Через минуту мимо проходит какой-то мужчина, но он, к счастью, даже не смотрит в ее сторону. У Елены нет часов: должно быть, день уже перевалил за середину. Интересно, когда освободится начальник тюрьмы? Она наклоняется к автомобилю и ждет, думая о Йоахиме, о том, что он все еще любит ее.
Время от времени люди то выходят, то заходят в тюрьму, не глядя в ее сторону. И вот появляется начальник. Мужчина в костюме, с кожаной папкой под мышкой. На ходу он усталым движением снимает с себя галстук. Она быстро поднимается, и он резко останавливается, насторожившись.
— Меня зовут Елена Сёдерберг, — говорит она, протягивая руку так, словно пытается вложить в этот жест всю свою врожденную лучезарность человека высшего общества.
Раньше она замечала, какой эффект производило ее имя, и надеется, что ей удастся заставить его поверить ей, несмотря на заурядную одежду. Он останавливается, но не принимает ее руки.
— Сёдерберг? — переспрашивает он, скептически поглядывая на нее.
Елена показывает свою недействующую банковскую карту, равнодушно пожимает плечами и пытается сохранять непринужденное выражение лица. Она прилагает все усилия, чтобы держаться прямо и излучать достоинство и уверенность в себе. Начальник тюрьмы изучающе осматривает ее. Она глядит ему в глаза не мигая.
— Елену Сёдерберг разыскивают. Ее семья утверждает, что она снова утратила память.
— Меня это не удивляет: я просто ушла от них, — сухо объясняет Елена.
Внутри ее всю трясет: значит, они таки решили опять рассказать этот вздор.
— А почему я должен вам верить? — резонно замечает он.
— Вы же знаете, насколько могущественной является семья Сёдерберг. На кон поставлена немалая сумма. Я представляю для них опасность, поскольку настаиваю на том, чтобы выяснить правду об убийстве, совершенном много лет тому назад. В этом убийстве виновен мой отец.
Елена замолкает и оценивающе смотрит на него. В его взгляде что-то появляется: то ли сомнение, то ли любопытство. Она пробудила в нем интерес, но это лишь начало.
— Я приехала к вам прямо из Силькеборгского архива. Там пропал один журнал. Это журнал посещений доносчика, приговоренного к смертной казни сразу же после Второй мировой войны. Он был заключенным этой тюрьмы. Я полагаю, что он был свидетелем преступления моего отца, и думаю, что этот журнал пропал не случайно.
Директор тюрьмы прищуривается так, словно в его должностные обязанности входит умение распознавать, когда ему лгут.
Елена изо всех сил старается сохранять спокойствие и властный голос и пытается в нескольких словах рассказать суть своего дела о гибели Хирша. Она подыскивает такие подробности, которые смогли бы убедить его.
Йоахим всегда говорил, что самые лучшие рассказы — те, где много деталей. Подойдут ли такие, как «Таверна Юльсё», Мариус Флинт? Елена не забывает рассказать и об исчезнувшем договоре, но чувствует, что это не помогает.
Ее всю трясет. Она уже не знает, что ей еще говорить. Рассказ не выглядит достоверным? Она делает шаг назад, чувствуя, что ей нечем дышать от истощения и напряжения. Она все время бьется головой об стенку. Какая же она идиотка! Решила, что сможет убедить его.
Начальник тюрьмы уже открыл дверцу автомобиля, но продолжает стоять.
— Когда-то Елена Сёдерберг была моей соседкой по столику, — медленно начинает он. — Давно это было, может быть, лет десять тому назад, на каком-то приеме в ратуше.
Елена вздрагивает при этом. Она снова смотрит на директора тюрьмы, внимательно изучая его лицо. Тяжелые веки, под которыми скрывается огонек упрямства. Она отчаянно пытается, но не может его вспомнить и с досадой качает головой.
— К сожалению, моя память недостаточно хороша, и в этом отношении заявление моих родственников не лишено основания, — тихо произносит она.
— Вы были не слишком приятной соседкой по столику, — сухо заявляет директор.
Он смотрит ей прямо в глаза, продолжая:
— Нет никакой тайны в том, что я не преклоняюсь перед королевской семьей, знатью или такими бизнес-империями, как «Сёдерберг». Я вырос в семье приверженцев левых взглядов и хорошо знаю, что мои убеждения могут быть неприемлемыми для определенных кругов общества. Но встреча с Еленой Сёдерберг все-таки была для меня неожиданно неприятной. Если это действительно вы, почему я должен помочь вам?
— Простите меня, если я вас обидела, — кротко говорит она.
— Вы насмехались надо мной.
Наступает долгая пауза. Елена не может хоть что-нибудь вспомнить о стоящем перед ней человеке. Она вообще не в состоянии хоть что-нибудь сказать. Доказывать, что она является той самой женщиной, которую он презирает, — неблагодарное занятие.
— Я вижу, что это вы. Я узнаю вас, — тихо говорит он. — Вы изменили прическу, но ваши глаза…
Елена сдерживает дыхание. Она чувствует, как кожа трещит от напряжения.