Естественно, это очень огорчало Кавендишей. Усадьбу постоянно осаждали репортеры, в дом их упорно не пускали, но они продолжали сновать по парку и деревне, где устраивали засады, ожидая с фотокамерами случайного появления забывшегося домочадца. Мы жили под угрозой публичного скандала. Сновали туда-сюда неразговорчивые столичные полицейские, что-то вынюхивая, выспрашивая и высматривая орлиными взорами. Мы понятия не имели, что именно они ищут. Появилась ли у них какая-то важная улика или это дело пока относится к категории нераскрытых преступлений?
После завтрака ко мне подошла Доркас и с загадочным видом попросила уделить ей пару минут.
– Ради бога, Доркас, что-то случилось?
– В общем, именно так, сэр. Возможно, вы увидите сегодня нашего бельгийского джентльмена?
Я кивнул.
– Так вот, сэр, помните, он упорно выспрашивал у меня, нет ли у хозяйки или кого-то из домочадцев зеленого платья?
– Да, да. Так вы нашли у кого-то такой наряд? – оживляясь, спросил я.
– Не то чтобы нашла, сэр. Но я вспомнила про сундук, который молодые господа, – Джон и Лоуренс по-прежнему оставались для Доркас «молодыми господами», – называют «маскарадным». Он стоит на чердаке, сэр. Здоровенный сундук, полный старинных платьев и маскарадных костюмов, чего там только нет. И мне вдруг подумалось, может, там хранится какой-то зеленый наряд? Поэтому, если бы вы сообщили о том бельгийскому господину…
– Я обязательно сообщу ему, Доркас, – пообещал я.
– Большое вам спасибо, сэр. Он ведь, сэр, такой приятный джентльмен. Уж совсем другого полета, чем те два лондонских полицейских, которые тут все вынюхивают да выспрашивают. Обычно-то мне не нравятся иностранцы, но, судя по тому, что говорится в газетах, славные бельгийцы отличаются от обычных малоприятных чужеземцев, а уж месье Пуаро определенно весьма вежлив в общении.
Милая старая Доркас! Она стояла, глядя на меня с такой искренней преданностью, что я с сожалением подумал о том, что она являет собой прекрасный образец быстро уходящих в историю преданных слуг.
Я решил также сразу пойти прямо в деревню и навестить Пуаро, но удачно встретил его по дороге. В общем, столкнувшись с ним на полпути, я немедленно передал ему сообщение служанки.
– Ах, молодчина Доркас! Мы заглянем в этот сундук, хотя… ладно, не важно… мы все равно проверим его.
В дом мы вошли через балконные двери, прошли по пустому холлу и поднялись прямо на чердак. Там действительно стоял сундук, прекрасный старинный сундук, обитый медными гвоздями и доверху набитый разнообразными костюмами.
Без особых церемоний Пуаро принялся выкладывать их на пол. Один или два наряда были сшиты из зеленой ткани разных оттенков; бельгиец, однако, отверг их, вяло покачав головой. Казалось, поиски вообще мало его интересуют, словно он не ожидал от них никаких полезных результатов. Но внезапно он удивленно воскликнул:
– Что это у нас тут такое? Взгляните-ка!
Сундук почти опустел; на самом дне лежала великолепная черная борода.
– Ого! Ого! – воодушевленно приговаривал Пуаро, внимательно разглядывая бороду со всех сторон. – По-моему, новая, – заметил он. – Да, совершенно новая.
Задумчиво помедлив, бельгиец вернул находку на дно, восстановил исходную картину, навалив сверху всю остальную одежду, и быстро вернулся в холл. Там он сразу направился в буфетную, где мы нашли Доркас за усердной чисткой столового серебра.
Пожелав ей с галльской вежливостью доброго утра, он перешел к делу.
– Доркас, мы уже изучили содержимое сундука. Я очень благодарен вам за столь ценное воспоминание. Там поистине замечательная коллекция костюмов. И часто ли, позвольте спросить, они используются?
– Ну, сэр, по нынешним временам не очень-то часто, хотя время от времени мы тут устраиваем вечерние приемы, которые молодые господа называют вроде бы «машкерадами». Иногда, сэр, получается просто уморительно смешно. Мистер Лоуренс на редкость изобретателен, да. Наряды он порой придумывает удивительно забавные! Никогда не забуду тот вечер, когда он спустился в зал, нарядившись каким-то ша
– На таких вечерах, должно быть, очень весело, – с удовольствием заметил Пуаро, – а мистер Лоуренс, видимо, отыскал для себя в сундуке ту замечательную черную бороду для костюма персидского шаха.