Загадочные края (СИ)

Она пела, наполняя воздух вокруг себя дрожью и красотой изысканной мелодии, взятой по памяти из партии оперного хора – «Тоска», песня победы, звучавшая как плач о погибших. Музыка, которую можно было угадать в пении, очищала её сердце и душу и заставляла на время отрешиться от реальности и просто наслаждаться жизнью. Пение доставляло Инге чисто физическое наслаждение – сам процесс, потому что себя она не слышала. Она пела, опираясь на черенок лопаты, полузакрыв глаза, подтаявший снег успел набиться в её обувь, промочить до самой шнуровки, но она не замечала – она пела.

Когда песня закончилась, Инга зябко передёрнула плечами. Как будто стало холодней и безнадёжней, и не было того летящего чувства наслаждения и свободы, которое обычно сопровождало пение, только пустота, звеневшая в наступившем молчании. Она снова была одинока, снова в чужом мире, в чужой власти. Мерзко и блёкло…

Работа закончилась рано, раньше, чем стемнело, то есть до шести вечера (у местных был другой счёт времени, по солнечным четвертям, но Инга не разобралась в нём), их снова собрали сани и отвезли в усадьбу. Девушек ждала всё та же швейная работа, разговоры, песни и весёлое обсуждение прошедшего дня – однообразная работа не располагала к богатству впечатлений, и любое изменение сложившегося уклада в доме такой ласковой и снисходительной хозяйки, как Алклета, воспринималось с удовольствием. Сорглан и не ждал от девушек особенно продуктивной работы и не наказывал за лень.

Инга села в своём уголке возле печи и уставилась в шитьё. Она вспомнила, как весело проходили у неё и её друзей зимние выходы на природу. Здесь природа богаче, ничего не скажешь… Кстати, у Сорглана обширные поля, и довольно хорошо ухоженные, а рабы, обрабатывающие их, которых она видела на краях поля и у инвентаря, на вид крепкие, здоровые, вряд ли они знают голод. Но, опять же, вряд ли графство Сорглана живёт только сельским хозяйством. Ну, ещё наверняка пушниной занимаются, недаром кругом леса, богатые зверем и птицей, а дальше на север уступы гор возносятся к самым облакам, и не все из них неприступны. Там гнездятся гаги и прочие птицы, дающие первосортный пух, и это должно обеспечивать Сорглану хороший доход. А то, что граф богат, Инга легко догадалась – он, не моргнув глазом, покупал жене дорогие ткани у тех торговцев, что торопились на север до распутицы, ловя за хвост последние зимние деньки. Брал, не моргнув глазом, самые дорогие, если только они нравились Алклете. Покупал украшения, нейлоновые воздушные кружева, за которые тоже драли втридорога, как за самый ценный шёлк (но и смотрелись они для здешних мест чуть ли не как творение фей), не скупился на бусы и бисер, который предназначался для вышивок, и вообще свободно распоряжался деньгами. Немалыми деньгами для этого мира.

Она слышала краем уха, что северные правители частенько промышляли так же, как норвежские викинги, и это тоже являлось важной статьёй их доходов. У Сорглана – она слышала – были несколько сыновей, но ни один из них не встречался ей в горде. Значит ли это, что все они в подобных походах? Зимой? Странно…

Инга не замечала, как перешёптываются девушки, поглядывая на неё краем глаза, не видела, как одна из них, наклонившись к уху хозяйки, что-то прошептала. Алклета повернулась к печке и окликнула ласково:

– Ингрид! Тора сказала, ты пела в поле. Это так?

Инга подняла глаза и посмотрела на графиню. Мрачный взгляд встретился с мягкой голубизной её глаз, но нисколько не смягчился. Девушка помолчала, но потом всё же ответила утвердительно. Кивком головы.

– Ты прежде не пела. Тора сказала, твоя песня была очень красивая.

Пожатие плечами в ответ.

– Может, ты споёшь для нас здесь? Мы были бы рады послушать.

– Не могу. Не хочу.

Присутствовавшие в комнате девушки опешили. Подобный ответ был более чем груб, он явно не соответствовал возможному тону разговора между госпожой и невольницей. Ответ «не хочу» обычно навлекал на рабыню наказание даже сам по себе, потому что означал неповиновение, которого не допускали по вполне понятной причине.

Но Алклета, казалось, отнеслась к случившемуся спокойно. Она с тоном примирения улыбнулась.

– Но почему же?

– Не поётся. – И девушка прочно замолчала.

Она ждала наказания, однако последствий не было. Графиня сделала вид, что в её тоне вовсе и не было вызова.

…Она и позднее промолчала, чтоб, ни дай Бог, супруг и позже не решил всё же наказать строптивую девицу. И действительно – свою работу она делает хорошо, быстро, красиво, а в душу зачем лезть? Говорят, террианки плохо переносят неволю, наверное, в этом утверждении стороннего торговца больше истины, чем ей думалось сперва.

4