Поразительно, но в Южной Африке было около четырехсот организаций, занимавшихся спасением носорогов. Однако никто не работал на том куске земли, который граничил с Мозамбиком. Она отделяла большую часть мировой популяции носорогов и браконьеров, охотившихся за носорогами, – это самая важная территория для сохранения популяции. Так что мы отправились туда и стали защищать территорию. Мы подключили сто шестьдесят пять сотрудников и четыре государственных организации. Мы построили лучшую ограду, заказали оружие, вертолеты и самолеты – полный комплект. По сути, там были боевые действия, и мы сражались против местного населения. Мы буквально развязали войну против местных. Но браконьеры перестали пользоваться этим путем. Это были международные браконьеры, занимавшиеся рогами носорогов: они получали огромные деньги, водили крутые тачки и жили в особняках.
Наши действия привели к первому падению уровня убийств носорогов браконьерами за целый десяток лет.
Программа была не только успешной, но и провальной, потому что мы воевали с местными. Все они были вовлечены в поддержку браконьерства, потому что им нужны были деньги. Я видел буквально то же самое в Ираке, когда местные поддерживали повстанцев, потому что те платили хорошие деньги, а им нужно было кормить свои семьи.
МАРК: А одной операции с целью остановить одну группу браконьеров было недостаточно, чтобы изменить базовую экономическую ситуацию, которая и привела к процветанию браконьерства. Вам пришлось разбираться с экономикой, да? Мы как-то упустили этот момент в Ираке.
ДЭМИЕН: Верно. И не только ее, но также тот факт, что мужья, сыновья и дяди тех людей возвращались обратно в мешках. Почти четыре сотни людей из местных, которые были частью системы браконьерства, оказались убиты во время тех операций.
И хотя это вызвало упадок в доходах браконьеров, я видел, что так вопрос решить нельзя. Я понял, что нужно придумать что-то новое, и отправился на поиски ответа. В итоге мы пришли к тому, что станет будущим защиты носорогов, а возможно, лидерства в целом, как мы его знаем.
МАРК: Ты же говоришь про программу Акашинга, верно?
ДЭМИЕН: Ага. Мы прочитали статью в
Поэтому мы решили создать женский противобраконьерский отряд. Но не могли найти тех, кто согласился бы разместить и тренировать их – даже для проверки гипотезы. Считалось, что это слишком рискованно. Однако в конце концов мы нашли место, покинутое какими-то охотниками.
Чтобы вам было понятнее: охота за трофеями – это умирающий бизнес, когда люди приезжают из-за границы, чтобы забавы ради пострелять по слонам или носорогам.
МАРК: Фейсбук [активисты в социальных сетях] помогает положить этому конец, да?
ДЭМИЕН: Да, это точно. Кроме того, дикие виды становятся все более малочисленными, вводятся суровые законы и штрафы на импорт и экспорт трофеев. В Африке есть зона размером с целую Францию, где подобная охота все еще разрешена. И в Зимбабве, где я живу, двадцать процентов всей земли специально выделены для охоты за трофеями. Там, где охоту использовали как экономическое средство для финансирования противобраконьерских программ, животных уже не осталось, а земли, которые были оставлены для трофейной охоты, остаются незащищенными от браконьеров. Печальная ирония, да?
И когда животных не остается, все охотники, которые называют себя «охранителями», переходят в соседний регион, где добыча еще осталась. А люди вроде нас разбираются с тем, что осталось после них.
Мы отобрали сто восемьдесят девять мужчин в 2012-м, и к концу первого дня осталось всего трое. Всего три человека подошли для дальнейшей работы! Я думал, что с женщинами у нас будет похожая ситуация, но был потрясен, когда увидел результаты. Мы переместились в новый район в августе 2017 года, чтобы начать тренировку женских отрядов, начав с восьмидесяти семи новобранок. После собеседований и отбора тридцать шесть из них были допущены к отборочным испытаниям, созданным на базе военных испытаний: огнем, холодом, влагой, усталостью и голодом.