Заговор адмирала

А вот Скорцени в то злосчастное морозное утро на Восточном фронте не был связан клятвой или служебным долгом. Отто не получал приказов и сжёг людей просто потому, что Маренн просила не делать этого — только для того, чтобы показать, какую власть он имеет над человеческой жизнью; только для того, чтобы Маренн понимала, что и над ней он тоже имеет власть. Вот этого принять было невозможно. В этом и проявилось предательство со стороны Отто, предательство того доверия, которое питала к нему Маренн — очевидное желание манипулировать её чувством к нему, стать ей хозяином. И с этим нельзя было смириться.

После того случая даже любовь с Отто, которая прежде доставляла столько наслаждения, приносила ощущение полёта и невероятной свободы от условностей, теперь стала совсем другой. Маренн воспринимала всё это, как средство, которым Отто пользовался, чтобы доминировать над любимой женщиной, подчинять её и подавлять. Даже непрекращающийся роман с Гретель Браун, объясняемый желанием побыстрее устроить карьеру, Маренн теперь трактовала иначе — как намерение Отто, возможно и неосознанное, постоянно держать её, Маренн, «на поводке», в напряжении, в боязни быть заменённой.

Ситуация лишь усугубилась осенью сорок третьего года, когда Скорцени сумел освободить Муссолини, арестованного итальянцами, и привезти к фюреру. Вот тогда Отто узнал настоящую славу — кто только ни восхвалял его, начиная от впечатлительных юных дам вроде племянницы Шахта, и заканчивая самим фюрером, который был очень доволен. Всё это, несомненно, вскружило голову Отто, сделало тщеславным, и Маренн немедленно почувствовала произошедшие изменения на себе. Слава, всеобщее почитание оказались для Скорцени привлекательнее, чем сама Маренн, которая ещё недавно была самой долгожданной, самой радостной его наградой.

Приёмный отец Маренн в своё время променял её на Францию, и пусть дочь не смогла простить его сразу, но со временем простила. А вот Скорцени променял Маренн даже не на славу — потому что все его мелкие подвиги не могли сравниться со славой маршала Фоша — Отто стал ценить любимую женщину меньше, чем он ценил одобрение так называемой «элиты рейха». Её и элитой-то назвать было сложно!

Маренн понимала, что рано или поздно Отто изменит ей — уж больно много женского внимания сосредоточилось вокруг него — и она не дала ему возможности сделать это первым. Почувствовав, что его предательство неизбежно, Маренн сама сделала первый шаг — ответила на чувства Вальтера, приехала к нему в Гедесберг и провела с ним ночь, хотя знала, что Скорцени ждет её дома.

Зачем? Она и сама толком не понимала своих мотивов. Испугалась, что те женщины, которые стаями окружали Отто, намного моложе? Да. Испугалась оказаться брошенной? Да, ведь как раз накануне, после гибели Штефана, когда Скорцени в тысячный раз завел с ней разговор о том, что желал более всего, об их общем ребенке, она ответила, что Штефан был её единственным сыном, и другого быть не может. Маренн лишь после осознала, что любая женщина или девица из тех, которые теперь окружали Отто и восхищались им, легко могла воплотить это его желание, причём с радостью.

Да, было страшно быть брошенной. Всё это имело значение. Но в то же время Маренн помнила ужасное событие под Москвой, помнила, что Отто не посчитался с ней, причём не в пустяшном вопросе. Он заживо сжёг людей!!! А значит, в другой раз мог бы не посчитаться не только с её мнением, но и с её жизнью. Вполне даже мог бы не посчитаться, легко. Рожать ребёнка от такого человека Маренн не могла, но и бросить Отто не имела сил. Возможно, поэтому она первой совершила шаг, точнее, полушаг, который поставил их отношения на грань разрыва. Да, она сделала эту… ошибку? Иногда Маренн была готова согласиться, что да. Она даже поделилась своими сомнениями с Мартой, женой Гиммлера, хотя старалась как можно меньше говорить с ней о личном, обоснованно полагая, что рассказанное будет доведено до сведения рейхсфюрера, а это представлялось совсем не желательным. Маренн рассказала Марте о том, что случилось под Москвой, и нисколько не сомневалась, что Марта доложит драгоценному супругу.

Как никому иному Маренн были известны все обращения рейхсфюрера к воинам СС о том, что надо поступать жёстко в военных условиях, сообразно обстоятельствам, поэтому ей очень хотелось знать, как Гиммлер среагирует на её рассказ — что он понимает под жёсткостью и где та грань, которая отделяет жёсткость от жестокости?