Заговор букв

А это процитированный на той же странице Довлатов: «Шестнадцать старых коммунистов “Ленфильма” готовы были дать ему рекомендацию в партию. Но брат колебался. Он напоминал Левина из “Анны Карениной”. Левина накануне брака смущала утраченная в молодые годы девственность. Брата мучила аналогичная проблема».

Казалось бы, хитрый ли фокус? Фраза чуть длиннее чередуется с чуть более короткой, кое-где подключается парцелляция, парадоксы и неожиданные сопоставления приводят к комическим эффектам… Да нет, не в этом дело. Довлатов на то и рассказчик, что он рассказывает, то есть при всей ювелирной обработке его проза производит впечатление почти устного рассказа. Подобное пытается делать (и во многом успешно) и критик. Он не доказывает, а рассказывает, размышляет прямо по ходу рассказа – и отсюда цитата из рафинированного И. Н. Сухих сменяется ассоциацией с «Калиной красной», сопоставление довлатовской прозы с поэзией Слуцкого нечувствительно переходит в сопоставление героя эссе с героем романа Ю. Олеши «Зависть» и т. д.

О какой бы книге, о каком бы авторе ни говорил критик Елисеев, не срывается его «человеческий голос» и звенят в нем ноты любви к человеку, – сказал бы Гоголь. Оттого-то он старается писать так, как, будучи профессионалом, не должен и не может: не судя. Этот императив подчеркивает он в стихах Слуцкого («Кто они, мои четыре пуда мяса, чтоб судить чужое мясо?») и прозе Довлатова («…Подумаешь – не суди! А между тем “не суди” – это целая философия»). Но ремесло критика – судить, уйти от этого невозможно. И Елисеев судит во имя любви…

И если в разбираемой им книге есть любовь к человеку, то критик поет (и как зачастую поет!) ей хвалу и славу, выбирает такие цитаты, что немедленно хочется ее прочитать и, да простит меня Фет, любить, обнять и плакать над этой книгой. Горячи и хороши его статьи о мемуарах Н. и М. Улановских, П. Горелика, Р. Эпштейн, потому что видит Елисеев в них трогательное внимание к человеку; чуть сбивчивы (но от любви же!), горячи и хороши его статьи о Стругацких, Рыбакове, Быкове. Замечательно чувствует человека Никита Елисеев, потому-то настоящей человеческой трагедией отзывают статьи о жестких и эгоистичных Суворине и Катаеве. Но уж если нет у автора настоящего интереса к людям, если замкнуто его слово на себя самого либо на игру в литературные бирюльки, тогда заслуживает он суда, тогда раскатывает критик по бревнышкам затейливые избушки М. Шишкина и Б. Акунина.

Кстати, лучшие в книге статьи – о Гоголе. Пронзительное эссе «Они не внемлют, не видят, не слушают меня…» я бы посоветовал давать школьникам вместо бледных типовых биографических очерков, помещаемых в учебниках. В детстве полезно не только прочесть «Тараса Бульбу», но и узнать, что «это ксенофобское, протофашистское произведение». Когда-то знаменитый профессор В. М. Маркович читал лекцию учителям литературы (мне посчастливилось присутствовать на ней) и высказал мысль о фашизме романтической прозы Гоголя. Учителя, помню, чуть не зашипели, как масло на сковородке… Но ведь для того чтобы понять, что это правда, надо всего лишь уметь читать. И сказав о Гоголе следующее: «…он – писатель. Писатель как таковой, par excellence, по существу, по самой своей природе. То есть полное, абсолютное, беспримесное чудовище», Елисеев сообщает читателю свою полную, абсолютную, беспримесную любовь к этому чудовищу.

Статья «Тарас Бульба. Утопия и антиутопия», также выдержанная не в научном, а в публицистическом стиле, по содержанию – блестящее научное исследование, в котором острые наблюдения над текстом «Тараса Бульбы» и «Вия» выходят на уровень настоящего открытия. И при этом посмотрите, как сказано: «…Гоголь так и остался гениальным подростком, не повзрослевшим и потому давшим безжалостно точный образ “подросткового” мира с его жестокостью, бегством от ответственности, ненавистью к женщине и накрепко сцепленным с ней желанием женщины». Это ли не суд?

Думаю, главная черта Елисеева-критика как раз в этом: произнести суд так, чтобы приговор стал объяснением в любви. Если есть кого любить, разумеется…

В скрипичном ключе

Басинский П. В. Скрипач не нужен. М., АСТ, 2014

Строка «Лауреат премии “Большая книга”», пущенная по низу обложки очередной книги Павла Басинского, должна вызывать уважение. Не всякий литератор способен стать лауреатом серьезной премии. Необычное для сборника статей название, подзаголовок («Роман с критикой»), намекающий на особые, интимные отношения автора с его профессией, – все говорит читателю о том, что перед ним – мэтр, своего рода синдик критического цеха. Оправдан подзаголовок еще и тем, что в книгу включена повесть (тоже необычный для критика жанр) «Московский пленник» – о ранних этапах творческого пути и карьерном становлении автора. Говорящее, кстати, название, много к чему в русской культуре отсылающее.

И нельзя ведь сказать, что книга, если пойдешь в ней дальше обложки, не оправдывает ожиданий или не утоляет, хотя бы отчасти, читательский зуд любителя литературы. Утоляет. Но столько же и распаляет…