Заговор бумаг

Складывалась забавная ситуация: если бы я больше знал о хорошенькой вдове Аарона, вполне возможно, я бы вернулся в лоно семьи раньше. И хоть я шагал, напевая про себя веселую песенку, я совсем не был уверен в своих намерениях. Вопреки распространенному мнению о вдовах, я не был человеком, который мог посягнуть на добродетель женщины, бывшей мне близкой родственницей и живущей под защитой моего дяди. С другой стороны, что мог предложить такой человек, как я? С моими едва наскребавшимися несколькими сотнями фунтов в год мне было нечего предложить Мириам.

По дороге к дому дяди, когда я вышел на Берри-стрит с Грей-Хаунд-элли, из задумчивости меня вывел внезапно появившийся передо мной нескладный нищий. Это был еврей-тадеско — так мы, иберийские евреи, называли выходцев из Восточной Европы. Он был средних лет, но выглядел вне возраста, как человек, который постоянно недоедает и надрывается от тяжкого труда. Мои читатели могут даже не догадываться, что существуют различные категории евреев, но мы различаемся в зависимости от страны нашего происхождения. Сюда, в Англию, первыми, еще в прошлом веке, прибыли мы, иберийские евреи. До недавнего времени мы превосходили по численности наших сородичей-тадеско. Благодаря возможностям, которые дала Голландия нашим изгнанным предкам, большинство евреев, занимающихся бизнесом и брокерским делом, — выходцы с Иберийского полуострова. Тадеско же часто притесняли и угнетали в странах, откуда они бежали, и они прибывали в Англию, не имея профессии или образования. Поэтому большинство нищих и старьевщиков были выходцами из Восточной Европы. Однако нет правил без исключений: так, есть и богатые тадеско, например Адельман, а среди иберийских евреев немало бедняков.

Должен сразу сказать: у меня не было никаких предубеждений относительно тадеско из-за их другой наружности и другого языка, но люди, подобные этому лоточнику, вызывалиу меня чувство неловкости. Я полагал, что они выставляют нашу расу в неприглядном свете, и стыдился их бедности, невежественности и беспомощности. Этот человек был настолько худ, что кости проступали сквозь серую, пергаментную кожу. Черное, чужеродного покроя платье висело на нем, словно он просто закутался в простыню. У него была длинная борода, как принято у его соотечественников, на голове кипа, из-под которой торчали жидкие кудельки. Он стоял передо мной, глупо улыбаясь, предлагая на ломаном английском купить перочинный ножик, или карандаш, или шнурок, и у меня возникло непреодолимое и странное желание ударить его, стереть с лица земли, чтобы он исчез навсегда. В тот момент я был уверен, что именно подобные люди, чья внешность и поведение отвращают англичан, повинны в том, что другие евреи испытывают трудности в Англии. Если бы не эти шуты, на которых таращат глаза англичане, я не испытал бы такого унижения в клубе сэра Оуэна. Я бы не сталкивался с таким множеством препятствий, мешающих мне узнать, что произошло с отцом. Но я знал, что дело не в этом бедняке, что вовсе не такие, как он, вызывают у англичан ненависть, они лишь служат поводом для ненависти. Он был отверженным, он был странно одет, его речь оскорбляла слух, и он не имел никаких шансов влиться в лондонское общество даже в качестве иностранца. Лоточник вызвал у меня ненависть к самому себе, потому мне и захотелось его ударить. Я это понял, зная, что ненавижу его по причинам, не имеющим к нему никакого отношения. Я поспешил прочь, надеясь, что, как только он скроется из виду, исчезнут и чувства, которые он вызвал в моем сердце.

Я отошел уже довольно далеко, когда услышал, как он прокричал мне вслед:

— Мистер! Я вас знаю.

Это еще больше усилило мою ненависть. Я подумал, что у меня, члена одной из самых влиятельных в Лондоне еврейских семей — хотя я нечасто так думал о себе, — не может быть ничего общего с этим нищим. Я сжал кулаки и повернулся к нему.

— Я вас знаю, — повторил он, показывая на меня пальцем. — Вы…— Он покачал головой, тщетно пытаясь найти нужные слова. — Вы делаете вот так, да? — Он сжал кулаки и поднял их на уровень глаз, а потом изобразил несколько быстрых ударов. — Вы — великий человек, Лев Иудеи, правильно? — Он сделал несколько шагов вперед, неистово кивая, при этом его борода раскачивалась взад-вперед, как спятивший волосяной маятник. Он коротко, отрывисто хохотнул, будто ему вдруг стало смешно, что он не знает английского языка. Потом, положив руку на сердце, он достал что-то со своего лотка и протянул мне. — Пожалуйста, — сказал он, — от меня.

Когда он протянул мне песочные часы своей костлявой рукой, я понял, что если я видел в нем то, что ненавидел в себе, — он видел во мне то, чем хотел бы гордиться. Это неутешительный и унизительный вывод, потому что человек в такой момент видит себя бедным, необразованным и слабым. Я взял песочные часы, швырнул ему на лоток шиллинг и со всех ног припустил прочь, Я знал, что шиллинг — огромная сумма для тадеско, но он бросился за мной, держа монету в руке.

— Нет, нет, нет, — повторял ои. — Возьмите от меня. Пожалуйста.