Заговор Дракона. Тайные хроники

– Я думаю, даже больше ее. Это просто громадный кот, вы уж мне поверьте. Боюсь, что с этих пор я его враг навеки. Вряд ли он простит меня. – Ненад вдруг перестал улыбаться. – Ладно, профессор, я вас понял. Будем надеяться, что Барченко не заметит подмены.

– Только не оставляй животное рядом с ним, а-то, не ровен час, кот зашипит, и тогда все пропало. Обнадежь его: скажи, что Борис вызвал ветеринара и что, если Барченко выполнит все его требования, мы позволим лекарю заняться Габриеллой. В противном же случае, мы, мол, оставим ее умирать. А она уже кончается.

– Понял! Толково придумано, профессор. Я пошел.

– Иди, только давай осторожней! – Проводив глазами Ненада с мешком, где томился Шер-Хан, я боковым зрением заметил, как по дороге, ведущей к бункеру, приближается автомобиль. Скорее всего это ехал неутомимый Борис Карич, желающий отобрать свои деньги у вампира Барченко. Я приготовился встречать высоких гостей. Два охранника бункера заняли свои места с оружием в руках: мало ли кто мог сюда пожаловать, да и не хотелось ударить в грязь лицом перед своим начальником.

Наконец, машина – большой бронированный «Мерседес» – остановилась у бункера. Темноту прорезали яркие галогеновые фары. Из автомобиля вышли два рослых телохранителя и бегло осмотрели местность. Затем один из них открыл две двери. Каково же было мое удивление, когда сразу же за Борисом с заднего сиденья на свет Божий вылез термовампир Матвей Корвин! Он вслед за Каричем лениво пожал мне руку и еле заметно улыбнулся.

Я глубоко вздохнул. Что это все значило? Неужели Божко приказал отпустить термовампира? Борис стал расспрашивать меня про детали операции. Он все знал, но в общих чертах. Я рассказал ему про смерть Габриеллы и про то, как мы решили скрыть ее от Барченко. Он должен был знать нашу с Ненадом версию про ветеринара, чтобы, не дай бог, не попасть впросак. Карич удалился в бункер разбираться с Барченко, а я остался один на один с лондонским термовампиром Матвеем Корвином. Мы молча стояли при свете фар. Наконец, Корвин прервал молчание:

– Вам, Горич, как я вижу, не терпится узнать, почему я здесь и как я вырвался из плена в Биелой Магле?

– Дд-а, Матвей… Вас что – отпустили?

Корвин рассмеялся в уже знакомой мне презрительной злобной манере.

– Отпустили? Нет, не отпустили, Горич! Я ушел сам, когда захотел.

– Но… ведь серебряные нити и четверговый огонь…

Лицо Корвина искривилась в ухмылке:

– Харитон приказал заковать меня в старой замшелой келье, где держали буйных одержимых. Я еще чувствовал человеческий запах, исходящий от кандалов, как будто бесноватый был в этих цепях всего лишь пару лет назад. Это, между прочим, нарушение прав человека – бесноватые также имеют свои права. Пора бы уже избавляться от этих средневековых пережитков! В общем, Харитон приказал ничего мне не давать – ни воды, ни пищи, чтобы я постепенно ослаб. Обиличевцы стали также использовать свою магию. – Вампир брезгливо поморщился. – Через три дня я действительно ослаб и начал понимать, что Божко, возможно, меня переиграл. Осознание этого факта наполнило меня злобой и негодованием на людишек «Рош» – этих ангельских шабес гоев, верных псов, блюдущих стада своих хозяев. На четвертый день своего заключения я спросил проходящего мимо послушника, может ли он дать мне немного воды. Вопреки приказу, ой тьфу ты, благословению игумена, послушник вступил со мной в беседу: «Не думай, лукавый упырь, что тебе удастся перехитрить меня!» Я посмотрел в его гордое прыщавое лицо и понял, что парень сам нарывается на неприятности. Я ему так и так: а как же милосердие, которое проповедовал Христос? Разве я выбирал свой путь? Я рожден вампиром, Господь не дал мне права выбора. И что мне теперь остается делать? Послушник стал изливаться риторикой про свободную волю и возможность покаяния даже для демонов, которые якобы так закоснели во зле, что сами не могут ответить на отеческий призыв Творца. Тогда я спросил послушника: как мне быть, если я вдруг захочу покаяться перед Богом? Глазенки этого паренька так и загорелись. Он минуту помолчал, тщательно взвешивая свои слова. Он, очевидно, мнил себя великим святым в самом ближайшем будущем. Хе-хе!