Заговор генералов

– Дуй на Выборгскую, Антон-Дантон, уговор остается в силе.

– Где на Выборгской?

– На Финляндском вокзале!

Добрался. Вокзал, как в памятные февральско-мартовские дни, снова гудел. Подумал: "Все начинается отсюда..."

И какова была его радость, когда в той же самой комнатке, где зимой собрались большевики, он увидел Ивана Горюнова, живого и невредимого!..

– Ваня!

– Антон!..

Путко знакома была эта меловая смуглость щек – памятка тюрьмы.

– Видишь, и тебе пришлось отведать казенного харча.

– Мелочишка по сравнению с вашими браслетами, – отверг Горюнов. – И двух месяцев не отстоловался. Теперь, как прижало хвост, Керенский спохватился о нашем брате!.. Всех выпустить заставим! И счетик выпишем этому свистульке!.. А тебя, знаю, "военка" в наше распоряжение прислала? Принимай районный штаб. Первые отряды уже сформированы. Выставили охрану на заводы и фабрики, направили патрули по улицам. Порядок полный.

Одну пролетарскую дружину вместе с отрядом Красной гвардии уже сегодня в ночь отправляем в сторону Луги.

– Послушай! – взмолился Антон. – Пошли меня с этой дружиной! Я ведь не штабной работник, а боевой офицер! И у вас здесь и так уже все на мази!

Иван задумался. Поскреб пятерней затылок:

– Пожалуй, твоя правда... Хлопцы там славные, да необстрелянные... И командир из вольноопределяющихся, студент. – Решил: – Иди!

Сам и проводил на территорию завода – на тот самый "Айваз", где работал Сашка Долгинов.

Дружинники и красногвардейцы, отпущенные перед выступлением по домам, уже подтягивались: с котомками, в сапогах получше, попрочней.

Офицера, да еще георгиевца, встретили настороженно.

– Зря и напрасно вы так, товарищи! Антон Владимирович Путко хоть нонче и офицер, а в партии с седьмого года и еще меня, когда я был вот таким мальцом, учил уму-разуму! У него за спиной две царские каторги и все прочее...

У Антона оставалось время забежать к Наденьке. Не мог он уйти, так ее и не повидав.

Украинская мазанка, словно бы заблудившаяся среди краснокирпичных казарменных домов и северных рубленых изб рабочей слободы. От вишни к вишне была натянута веревка, и сушится постельное белье.

– Ах ты, господи! Миленький мой! Как же вас измочалило!

Он вспомнил: и правда – весь день во рту маковой росинки не было.

– Да когда ж это кончится?

Он рассказал. Об "Астории", о Шалом. Она охала, глядела расширенными глазами, растревоженная. От сытной еды, от тепла его разморило.

– Полей холодной водой, а то засну.

Наденька позвенела черпаком в ведре, начала лить студеную воду на шею, на спину. Он охал, фыркал. Она смеялась. Потом вдруг горестно вздохнула:

– А постель ждет...

– Где уж тут спать... Через час-другой уходить с отрядом.

– И вы, значит?.. – подняла на него лицо.

– Может, споешь на прощанье?

– Ну конечно! Тут одну новую песенку я слыхала. Она принесла гитару. Села, наклонилась. Ее короткие волосы смешно, как у петрушки, торчали в разные стороны, и сквозь пряди просвечивало белое пятнышко макушки. Она перебрала струны и запела:

Ковыль качался.
В нем вечер крался.
Над полем полыхал закат...
Но бой ведь только начинался,
И не было пути назад...
Лежало поле, кровью полито,
И гасла красная заря,
И кони красные, уже напрасные,
Искали всадников тех зря.
А бой ведь только начинался...

– Родная моя! – он притянул ее к себе. – Родная! Она вся подалась, готовая услышать наконец то, что ждала все эти месяцы. И он почувствовал: эта девчонка, Наденька, дороже ему собственной жизни. Протянул к ее смешному ежику руку.

Но девушка неожиданно отстранилась, отвернулась, отодвинулась на краешек дивана:

– У нас в культпросветотделе вместе с Надеждой Константиновной работает одна женщина, Ольга Мироновна...

Он не мог понять – к чему это вдруг она, зачем, о ком?..

– Ольга Мироновна от партийной ячейки у нас Социалистическим союзом молодежи верховодит...

Он уловил, что "молодежи" Наденька сказала правильно.

– Так Ольга Мироновна все о вас... – девушка заглотнула воздух и будто прыгнула с обрыва. – Каждый день все о вас... И когда я ей сказала, что вы под Ригу поехали, так она белей белого стала..

– Постой! Ольга... А кто... – У него перехватило дыхание. – Ее фамилию знаешь?

Наденька покорно опустила голову:

– Я так и знала... И она вас любит, и вы... Как в первый день пошла я тогда по вашему указу, Антон Владимирович, так к ней меня и определили... Я и сказала, дура, что вы послали... Все эти дни мучилась, не хотела вам говорить, ей отдавать... Да не по совести это... А фамилия ее Кузьмина.

Но он, хоть не ведал отчества Ольги, уже сам донял: она! Вскочил:

– Где ее отыскать?

– Да где ж, как не в Думе? Они там все нынче целыми сутками... – И горько, навзрыд, заплакала.