Заговор генералов

И тут в пасмурное небо взмыли сигнальные ракеты, и вражеские батареи обрушили огонь по линиям окопов и ходам сообщений. Потом послышалось незнакомое слитное шипение, как тысячекратно усиленный змеиный глас, и от леса, заклубившись, отделилось и поползло стелющееся, подгоняемое током воздуха синеватое облако – туман не туман, дым не дым. От передовых постов донеслись набатные удары – били о рельсы. Взвыла сирена. Телефонист батареи, оторвав от уха трубку, в ужасе закричал:

– Газы!

На их участке германцы еще никогда не применяли отравляющих веществ. Но весь фронт знал: в газовой атаке у станции Сморгонь погибли целые полки. Умирали в мучениях, от ожогов и удушья. Потом, в приказах по войскам, было разъяснено, что огромные потери вызвала внезапность нападения в ночное время, когда солдаты спали и не успели принять спасительные меры. После Сморгони разработали правила наблюдения и сигнализации, каждому офицеру и рядовому выдали противогазовые маски и флаконы с жидкостью, коей нужно смачивать очищающую смесь. Все подразделения прошли испытания в газовых камерах. Кое-кто из солдат, плохо подогнавших маски, получил легкое отравление. Но в общем проверка прошла благополучно. И все же одно дело учебная камера, и совсем другое – настоящая газовая атака.

– Командиры орудий – к орудиям! – отдал приказание Путко. – Надеть маски!

Засвистели дудки. Артиллерийская прислуга высыпала из укрытий, засуетилась у гаубиц. Батарея открыла огонь.

Синее облако процедилось сквозь проволочные заграждения, перекатилось через окопы, начало наползать на артиллерийские позиции. Поглотило наблюдательный пункт, подгоняемое ветром, поволоклось дальше. Ушло, оставив ватные клочья на ветвях кустов и в ложбине. Стекла очков усеялись масляными пятнами.

Путко уже готов был снять маску, как снова далеко впереди забухало о металл, завыли сирены – и поплыла вторая волна. Не успела она миновать траншеи, как все окрест загрохотало. Это снова ударили вражеские батареи. Под прикрытием огня и газовой завесы двинулась в атаку германская пехота.

Командир дивизиона передал приказ отразить атаку. Синяя, гуще первой, волна надвигалась. Снаряды рвались у батареи. Антон передал на боевую позицию:

– По пехоте, гранатой, взрыватель осколочный, заряд полный, основное направление – правее два – десять, два снаряда – беглый огонь! Огонь!

И тут только осознал, что сорвал маску. Порывом ветра его окутало остро пахнущей влагой. Почувствовал нестерпимую резь в глазах. Рядом багрово-огненно рвануло. Больше он ничего не помнил. Пришел в сознание в вагоне санитарного поезда. Лицо туго забинтовано, обе ноги – в гипсе...

Тцок-тцок-тцок... – послышалось в дальнем конце коридора.

– Вот и я, миленькие! – с повинной, со вздохом. – Опять припозднилась... Как спалось? Это вам, Катя, свежие газеты. Сейчас будем умываться-прибираться!

Палата наполнилась движением, веселой суетой. Забулькала вода из крана, зазвенела посуда.

Как обычно, очередь Антона была последней. Наденька провела прохладной ладошкой по его щекам, хихикнула:

– Щекотно! Давайте обстригу? Заросли, ровно протодиакон из Спас-Мефодиевской церкви.

– Попробуй, – покорно согласился он.

Девушка, кончив уборку, подоткнула подушки ему под спину, обвязала шею полотенцем. Начала пощелкивать ножницами, кромсая бороду. Тупые ножницы выдирали волосы. Он терпел.

– Ну вот, ну вот!.. Вчера в кинематографе у нас на Полюстровском такую фильму видела – умрешь!

– Расскажите, сударыня! – загорелся прапор.

– Антон Владимыча обстригу, утки вынесу, пол подотру – и расскажу. Обхохочетесь, Катенька! – Пригладила ладошкой бороду. – Ну вот, теперь как рыцарь Агагемон!

И с огорчением поделилась:

– Еще в осень пирожное двадцать копеек торговали – ужасно казалось дорого. А нынче меньше ростом вдвое – шестьдесят копеек, и то нарасхват.

Прапорщик позвякал монетками:

– На завтрашние газеты, Надежда Сергеевна. А это вам на бисквит и эклер.

– Что вы, миленький, такое разорение! – весело-смущенно воскликнула санитарка.

– Поверьте, мне доставляет искреннее удовольствие. Такой мизер для нашего офицерского жалованья.

– Спасибо вам, миленький!

– Вот погодите, Надежда Сергеевна, как выпишут меня из лазарета, я вас в лучший ресторан на Невском проспекте приглашу!

Девушка охнула. "Дети", – подумал Путко.

– Эх, бывало!.. – с досадой пробасил есаул. – Загуляешь, прапор, гляди, чтобы свои продырявленные штаны в залог не оставил!

– Не серчайте друг на дружку, миленькие, – попросила саиитапка. Лучше я вам про фильму расскажу! Про любовь фильма...

Продолжая уборку, она начала рассказывать. Катя и есаул увлеклись, требовали подробностей. Антон, не вникая в смысл воспроизводимой ею чепухи, слышал лишь журчание ее голоса.

Их палата жила своей маленькой жизнью.

2

Зажжены все большие люстры. Хрусталь играет на белых колоннах. Полукружья кожаных кресел амфитеатром спускаются к трибуне, увенчанной двуглавым орлом. Белый зал Таврического дворца – цитадель Государственной думы.