— Дайте дорогу! — закричал он, не пугаясь их численности, и, потрясая над головой бывшей у него в руках полосой железа, он кинулся в сторону венецианки.
Молодая девушка увидела его приближение, она увидела, что студенты уступали его непреодолимым усилиям, она услышала его ободряющий крик, но в ту минуту, когда ее сердце забилось надеждой, когда она уже видела себя под охраной его могучей руки, она вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее.
Она подняла голову. Ее взгляд встретился с черными зрачками, горевшими в отверстиях маски. Ее разум помутился, зрение омрачилось, она лишилась чувств.
Между тем Кричтон храбро продвигался вперед. Новые затруднения преграждали ему дорогу, новая толпа упорно его задерживала, но наконец все препятствия были устранены, и он достиг того места, на котором увидел джелозо, однако оно было пусто. Взрыв насмешек студентов доказывал, как их потешало его разочарование.
— Вы слишком поздно пришли на помощь к вашему спасителю, — послышался голос из толпы. — Он вне вашей власти, в руках человека, у которого нелегко его отнять. Ваш противник оказался сильнее вас, сеньор, и не моя будет вина, если вы всегда будете встречать камень преткновения на своей дороге. Bezo los manos, сеньор.
Повернув голову в ту сторону, откуда слышался голос, Кричтон увидел удалявшегося Каравайя.
— Клянусь всеми моими надеждами на возведение в рыцарское достоинство, — прошептал он, гордо осматриваясь кругом, — я бы отдал все лавры, мною сегодня приобретенные, за избавление этого молодого человека от его врагов. Его вопли, его тревожные взгляды, его величайшая опасность. Да будут прокляты эти проклятые студенты: нужны исполинские усилия, чтобы продолжать розыски в такой сумятице, но, несмотря на это, я бы охотно продолжал их, если бы была малейшая надежда на успех. Для чего Руджиери, который с такой охотой принял на себя заботу об этом раненом молодом человеке, покинул его в такой опасности? Старый астролог объяснит мне причину своего поступка! Был ли это недостаток благоразумия или отсутствие человеколюбия?
Размышления Кричтона были внезапно прерваны криком стрелков и лошадиным топотом. После кратковременного бесполезного сопротивления студенты, как мы уже сказали, бросили оружие и, прося пощады, разбежались во все стороны. Кричтон остался один. Виконт Жуаез, гонявшийся за этой толпой и успевавший кое-где схватить пленника, которого он тотчас же сдавал солдатам, как только увидел его, направил к нему своего коня.
— Слава Богу и Святой Богородице! — весело воскликнул он. — Вы невредимы, сеньор Кричтон! Клянусь моим гербом! Было бы пятном для всего рыцарства, если бы его совершеннейший представитель погиб среди мятежа подобных негодяев. За каждую царапину, которую бы вам сделали, они поплатились бы своей жизнью. Если ректор не накажет своих необузданных детей, наши сержанты возьмут этот труд на себя и научат его, как следует наказывать. Но взгляните, вот ваш паж, ваш конь фыркает от радости, увидя хозяина. Ах, Кричтон, лихой конь и прелестный паж — залоги благосклонности царственной особы, вы дважды счастливы!
— Трижды счастлив, Жуаез, имеющий подобного брата по оружию, который бросился ко мне на помощь в минуту такой крайней опасности, — отвечал Кричтон, говоря таким же беспечным голосом, как и его товарищ, и вскакивая на великолепного коня в богатой сбруе, подведенного ему прелестным пажом, под которым была белая парадная лошадь. Паж был одет в белую атласную куртку и темно-голубой бархатный плащ — цвета Маргариты де Валуа. — Я думаю, — продолжал со смехом Кричтон, — что это поле битвы, так храбро оспариваемое, осталось наконец за нами, и все-таки я готов заплакать при мысли, что хотя и совершил более чудесные подвиги, чем самые доблестные бойцы романов, Тристан и Лаунфаль, Гуон и Парненопес, когда они сражались против волшебных адских сил, но мои победы покажутся ничтожными таким храбрым рыцарям, как те, которые находят, что нет никакой славы одерживать верх в подобных столкновениях, хотя и очень опасных. Поверьте мне, легче было бы справиться с целым легионом черных гномов с волшебницей Ургандой во главе, чем с этой бессовестной челядью. Мне выпало на долю одержать победу над этим университетом красноречием и шпагой, и, уверяю вас, я предпочитаю оружие учителей оружию учеников и более горжусь победой (если позволительно так выразиться) над этими неофитами с медными лбами и палками в руках, которые очень трудно поддаются убеждениям, чем победой, одержанной мной над их учеными профессорами. Но пора вспомнить о моем злополучном земляке, бывшем причиной всех этих беспорядков. Мне кажется, я вижу его с его верным союзником в самой середине этого водоворота. Поедемте, Жуаез, я хочу говорить с ними.