Заговор, которого не было...

Понимая, что предложенные следствием «правила игры» все равно придется принять, Таганцев стал действо­вать: основную вину за деятельность не существовавшей в реальности контрреволюционной организации взял на себя, потребовал от руководства ЧК освободить тех, кто был задержан во время облав и засад случайно! Поставил вопрос о том, чтобы был освидетельствован Василий Ива­нович Орловский, дававший фантасмагорические показа­ния о «контрреволюционном подполье», не без оснований предполагая его явную психическую невменяемость!

Ход дела принял такой оборот, что В. Таганцев уже не может отрицать антисоветский характер своих воззрений, но еще пытается убедить палачей, что даже если приписы­ваемую ему мифическую организацию можно определить как контрреволюционную, то никак нельзя как «боевую», готовившую вооруженный террор. Он всячески открещи­вается от боевиков Савинкова и требует от руководства ВЧК дать опровержение в газете «Свобода»: об отсутствии связей между «Петроградской боевой организацией» и Савинковской организацией...

И обратите внимание на последовательность событий: только после получения всех гарантий и обещаний от руко­водства ВЧК Таганцев начинает давать показания, без ко­торых не было бы многостраничного дела... Ценой своей жизни он спасал других. Еще раз подчеркиваю этот мо­мент: Таганцев не выдавал своих друзей, а пытался вывес­ти их из-под «расстрельной» статьи, под которую их явно подводили уже в силу личного знакомства с Таганцевым.

Показания Таганцева — смесь его реальных признаний в антипатии к советской власти (и тут ему, видимо, не при­ходилось ни притворяться, ни наговаривать на себя) и яв­ной фантастики, когда речь идет, в угоду следствию, о дея­тельности не существовавшей в реальности организации. При этом, читая дело, трудно избавиться от ощущения, что

Таганцев, словно предполагая, что спустя десятилетия его показания будут читать беспристрастные историки, встав­ляет то и дело фразы типа «целиком ни одной части в рас­поряжении заговорщиков не было», «ни одной бронема­шины, ни одной батареи не было», «не было у заговорщи­ков и денег», «только в г. Вышний Волочек я случайно узнал, что моя фамилия в качестве юденичского заговор­щика фигурирует в списке в Петрограде», — как бы вскользь подбрасывая мысль — не было «боевой» органи­зации в Петрограде, не было...

Как «создавалась» Петроградская боевая организация

Если, как мы утверждали в предыдущей главе, Петрог­радской боевой организации не было, то что же было? Были люди в Петрограде, настроенные антисоветски. И понять их можно — ничего хорошего не получили от Сове­тов целые социальные слои и группы. И была контрабанда через советско-финскую границу, в рамках которой суще­ствовал коридор по перемещению граждан бывшей России в суверенную теперь Финляндию. Поскольку других мате­риалов у чекистов не было, а Таганцева удалось убедить (как обычно, обманув, наобещав «три короба») давать по­казания, он и давал. Вынужден было наговаривать следо­вателям хоть какую-то информацию. Все это, естественно, наши предположения, основанные на анализе материалов дела. Несколько страниц в показаниях Таганцева, на кото­рых строилось все обвинительное заключение, — это ана­лиз политической и экономической ситуации в России 1921 г., пересказ, в общем-то, современникам достаточно известных сведений о причинах попыток представителей репрессируемых классов и сословий перехода советско- финской границы и т. д. Есть в этих показаниях не имею­щая отношения к теме информация, есть и такая, что диву даешься, как она могла оставаться в деле! Единственное объяснение: чекисты были абсолютно уверены, что дело останется закрытым на миллион лет. Ибо в показаниях Та­ганцева не признание его вины, не факты, подтверждающие существование какое-то «боевой» организации, а обвине­ние. Приведем хотя бы один фрагмент в подтверждение: