Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

Однако Ягода категорически отрицал какие-либо личные, неофициальные отношения с Тухачевским. Прокофьев давал лишь показания о так называемой «военной партии генерала Тургуева», сведения о которой поступили в ОГПУ в конце 1932 г., в которых «Тургуев» был расшифрован Ягодой как Тухачевский. Гай признавался в попытках налаживания личных контактов с Тухачевским по поручению Ягоды, но не более. Волович дал показания о своих личных связях с уже арестованным В.М. Примаковым. Следствие, таким образом, интересовал вовсе не «японский документ» и связь Тухачевского с японским Генеральным Штабом. Можно считать, что следствие на допросах указанных бывших руководителей НКВД выясняло причастность Тухачевского к делу о «кремлевском заговоре», известного под кодовым названием «Клубок», к которому возвратились после отставки и ареста Ягоды и прихода в руководство НКВД Ежова. Но ничего компрометирующего Тухачевского в этом направлении открыто не было. После неудачи в этом направлении, очевидно, было решено выйти на Тухачевского через арестованных «военных троцкистов».

Так или иначе, но совершенно ясно, что никаких прямых и достоверных улик о «заговорщической» деятельности Тухачевского, о подготовке им или о его участии в подготовке «кремлевского переворота» у Сталина и Ежова не было. Но могли быть какие-то сведения, поступившие Сталину и Ежову в НКВД, принятые без всякого сомнения, как достоверные, но никак не зафиксированные в качестве улики, которую можно было бы предъявить в качестве обвинения. Выше уже говорилось, в частности, о встрече Тухачевского, Якира и Корка 9 апреля 1937 г.

Кроме того, было убеждение в ненадежности Тухачевского (напомню, как сказал Молотов, он «был ненадежен»). Недаром после полного снятия подозрений с Тухачевского в связи с «делом Какурина – Троицкого» (1930 г.) следствие, работавшее с арестованными участниками «антипартийных групп» в 1931–1933 гг. выясняло, не связан ли с ними Тухачевский. Подозрения о его политической ненадежности, порожденные событиями 1930 г., сохранились вплоть до 1937-го.

Тухачевский был «именем». «Он был именем», – еще раз повторю реакцию генерала фон-Лампе по поводу гибели маршала. «Тухачевский – имя импонирующее: его хорошо знают политические круги всех иностранных государств, и еще русская эмиграция прочила его в «русские Наполеоны». Вместе с тем, как один из маршалов, он популярен в СССР» – таково было мнение японского журналиста¹³⁷⁸.

Вне всякого сомнения, и у НКВД, и у Сталина должны были вызвать серьезные опасения «совещания» с Тухачевским, о которых говорилось выше. О чем шел разговор на этих встречах, НКВД было не известно. Но опасение вызывали лица, которые пришли к Тухачевскому 9 апреля. Якир, вокруг которого были арестованы многие бывшие военные троцкисты, его подчиненные, близкие к нему люди, даже близкие родственники (комкор И. Гарькавый), находился в чрезвычайно трудном и опасном политическом положении. Политическое самочувствие не могло его не беспокоить. Он понимал, что, образно выражаясь, «петля сжимается вокруг его горла». А такая ситуация, так могли мыслить и Сталин, и Ежов, не могла не толкать Якира на поиск спасительного выхода. Может быть, он искал помощи у Тухачевского? Может быть, он советовался с Тухачевским о каких-то мерах военно-конспиративного характера? Может быть, они обсуждали план военного переворота? Ведь в 1930 г., вновь образно выражаясь, Якир, по существу, «вынул Тухачевского из петли».

Командарма Корка не могли не «зацепить» обстоятельства «Клубка» как командующего МВО в 1932–1935 гг. Он не мог не ощущать зыбкости своего военно-политического положения. Он был менее значимой фигурой, чем Якир. Поэтому его политический страх был, конечно же, значительно большим, чем у популярного в войсках и в партийных кругах, да и в целом на Украине, командующего Киевским военным округом. Зачем он приходил на квартиру к Тухачевскому, который постоянно критиковал его как командующего и который, хотя и был его давним сослуживцем, но вовсе не был его близким другом? В контексте внутриполитических обстоятельств тех месяцев сомнительно, чтобы Тухачевский сам пригласил его к себе.

Для чего или для кого же нужна была эта информация о «японском документе» с компрометацией Тухачевского? Для Сталина и Ворошилова, если руководство НКВД в лице Ежова решило инициировать «дело о военно-фашистском заговоре». Однако известно, что такого рода инициатива была проявлена Ежовым и его 1-м заместителем М.В. Фриновским лишь 6 или 7 мая 1937 г.¹³⁷⁹ Или «японский документ» был предназначен только для Ворошилова, чтобы получить его санкцию, как руководителя военного ведомства, для начала следственных действий в отношении Тухачевского? В таком случае Ежов действовал с санкции Сталина. Но в этом плане также имеются некоторые сомнения, вытекающие из выступления начальника 4-го Управления Генерального Штаба РККА С.П. Урицкого на Пленуме Военного совета при наркоме обороны 1–4 июня 1937 г. Полагаю целесообразным еще раз процитировать соответствующий фрагмент его выступления.