Учитывая, что на приеме у Сталина Якир был 9 апреля 1937 г., можно полагать, что в тот же день он посетил Тухачевского на его квартире, где и встретился с Корком. Зачем Корк приходил к Тухачевскому, неизвестно. Однако это один из фактов, который, несомненно, был способен обеспокоить и насторожить правительство: встреча Тухачевского, Якира, Корка на квартире Тухачевского в Москве 9 апреля 1937 г. Встреча трех высокопоставленных офицеров – замнаркома, командующего Киевским военным округом и начальника Военной академии им. М.В. Фрунзе – на квартире у Тухачевского не могла не вызвать подозрения. Оба «гостя» маршала – Якир и Корк – уже находились под подозрением. Первый, как загоняемый в угол арестами сослуживцев, близких людей, родственников, вполне мог, да и должен был искать пути к предотвращению маячившей перед ним гибельной перспективы. Его приход к Тухачевскому в такой ситуации, был вполне логичным: они должны были искать возможности к совместному спасению или сопротивлению и действию против нависших над их головами репрессиями со стороны правительства. Таковые предположения, возникшие у Сталина, Ежова и у сотрудников НКВД, можно считать вполне вероятными.
Второй, имеется в виду Корк, также прекрасно осознавал негарантированность своего положения, поскольку так или иначе был замешан в «деле о кремлевском заговоре» под кодовым названием «Клубок», или, по меньшей мере, соприкасался с ним, будучи командующим Московским военным округом в 1932–1935 гг. И он мог искать спасения в действиях, совместных с Тухачевским. Больше ему не у кого было искать защиты.
Разумеется, такого рода встреча высокопоставленных военных деятелей с Тухачевским вполне могла вызвать подозрения и породить различные предположения, в том числе и о подготовке государственного переворота. Различные предположения могут возникнуть и у нас. Мы и ныне не знаем, о чем в действительности могли разговаривать Тухачевский, Якир и Корк на квартире Тухачевского 9 апреля 1937 г. О чем-то они все-таки беседовали. Но именно после этих встреч, вскоре, как отмечено выше 15 апреля, Фриновский был назначен 1-м заместителем Ежова, а Фельдман – заместителем командующего МВО.
Другой факт, который также мог вызывать подозрения у правительства, Сталина, Ежова – это детально проанализированная выше встреча Тухачевского, Крестинского и Розенгольца на квартире последнего не ранее 7 апреля того же года.
Следует обратить внимание на то, что как раз могло вызвать подозрение и настороженность: Крестинский был смещен с должности 1-го заместителя наркома по иностранным делам 28 марта 1937 г. Встреча Тухачевского с отставным и в контексте того времени, следовательно, с опальным, подозрительным высокопоставленным государственным чиновником, чрезвычайно просвещенным в явных и тайных делах советско-германских отношений, признанным «германофилом», на частной квартире сама по себе была подозрительна. Вместе с встречей Тухачевского, Якира и Корка почти в то же время она оказывалась уже одной из «серии» подозрительных встреч, что настораживало еще больше. Однако почему-то Крестинский, арестованный 20 мая 1937 г., никак не был привлечен к следствию по «делу Тухачевского». В этом контексте он «всплыл» только на «бухаринском процессе» 1938 г. Полагаю, что встреча Тухачевского, Крестинского и Розенгольца на квартире последнего ок 7–8 апреля 1937 г. первоначально не являлась определяющей и провоцирующей подозрения как политически-криминальная. Тем более что один из свидетелей и обвиняемых, А.П. Розенгольц, был арестован только в июне 1937 г.
При просмотре опубликованных (и вообще всех введенных в научный оборот) материалов, касающихся «дела Тухачевского» или, точнее, «дела о военном заговоре», в частности известной «Справки» по этому делу, первое обстоятельство, на которое в этом плане обращается внимание, это так называемый «японский документ» (назову его так для удобства изложения). Кратко изложу обстоятельства его появления в распоряжении следствия, за подробностями отсылая читателя к материалам, представленным в упомянутой «Справке».
В промежутке времени между 12 и 19 апреля 1937 г. сотрудниками НКВД при просмотре дипломатической почты было обнаружено и сфотографировано написанное на японском языке (иероглифами) на подлинном бланке почерком помощника японского военного атташе в Польше Аррао письмо от имени военного атташе в Польше Савада Сигеру в адрес лично начальника Главного управления Генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо со следующим текстом:
«Об установлении связи с видным советским деятелем. 12 апреля 1937 года. Военный атташе в Польше Саваду Сигеру. По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной армии Тухачевского. Суть беседы заключалась в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной армии № 304»1374
.