Однако остается вопрос: почему все-таки прямые следственные действия в отношении Тухачевского начались 22 апреля 1937 г.? Почему несмотря на то, что К. Радек достаточно пространно рассуждал о своих контактах с Тухачевским в 1935 г. через В.К. Путну, правда, не менее пространно поясняя непричастность маршала к «троцкистским делам» и «Параллельному центру, 24 и 25 января 1937 г. на процессе «параллельного центра», – почему прямые и конкретные следственные действия по «заговору Тухачевского» начались лишь с 22 апреля 1937 г.? Иными словами, почему санкции НКВД на таковые действия со стороны Сталина, Молотова и Ворошилова были даны только к 22 апреля 1937 г.? Что же могло послужить основанием для них к этому времени? Следует обратить внимание и на некоторые другие факты, полагаю, связанные с поставленными вопросами.
15 апреля 1937 г. на должность 1-го заместителя Народного комиссара внутренних дел был назначен М.В. Фриновский, ставший вскоре главным организатором всего дела по «военно-троцкистскому» или «военно-фашистскому» заговору. И в тот же день, 15 апреля 1937 г., на должность заместителя командующего Московским военным округом был назначен человек, пользовавшийся безграничным доверием со стороны Ворошилова, начальник Управления по начальствующему составу Наркомата обороны СССР комкор Б.М. Фельдман.
По характеру деятельности «кадровики» в любом учреждении, малом и большом, работают если и не в контакте со спецслужбами, то, во всяком случае, знают всю «поднаготную» кадров, что, несомненно, весьма важно при назначении на ту или иную должность. Особенно это важно в таком ведомстве, как оборонное. Поэтому, конечно же, Фельдман, если и не являлся негласным сотрудником НКВД, то, вне всякого сомнения, работал в тесном контакте с НКВД и Политуправлением Красной армии. Поэтому его назначение на указанную должность нельзя расценить иначе, как укрепление надежности МВО.
Показательно в связи с назначением Фельдмана то, что столь удобное для следствия и обвинения назначение Фельдмана на должность заместителя командующего столичным военным округом, полностью им игнорировалось. Оно осталось без каких-либо комментариев на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г., где обсуждалось «дело Тухачевского» и др. Совершенно очевидно, что даже упоминание об этом бросало тень на самого Ворошилова, который, и это всем было известно, по собственному признанию, безгранично доверял Фельдману1366
. И именно Ворошилов с настойчивостью инициировал назначение на указанную должность комкора Фельдмана, игнорируя просьбы со стороны, казалось бы, совершенно преданного ему Г. Кулика, только что возвратившегося из Испании.«…Я явился тогда к вам, т. Ворошилов, и чуть не плакал, – говорил по этому поводу Кулик. – Потом Фельдмана вместо меня взяли. Единственно, куда я хотел пойти – это к т. Белову. Когда меня послали к Фельдману, я подумал: неужели политически мне не доверяют? Я был у вас на обеде, т. Ворошилов. Вы мне сказали, что тут караульная служба. Что он строевик лучше меня? Не думаю. В чем тут дело?» 1367
Примечательно, прежде всего, недоумение, выраженное Куликом в фразе: «Когда меня послали к Фельдману, я подумал: неужели политически мне не доверяют?» Получается, Фельдман выполнял как бы негласные функции контроля за политической благонадежностью военных кадров. Он обладал всей совокупностью сведений на этот счет и выносил решение, предлагаемое затем наркому. По сути дела, это были функции службы безопасности, только внутриармейской. Это свидетельствует об уровне высокого доверия, которое оказывал ему Ворошилов и которым он пользовался у правительства.
Недоумение Кулика, в свою очередь, было естественно. И он в контексте обвинений Тухачевского и других, в том числе Фельдмана, сделал вывод: «Они (т. е. Тухачевский, Гамарник, Якир и др. –