Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

В итоге проведенного анализа показаний Розенгольца и Крестинского, касавшихся их совещания с Тухачевским (в конце марта или начале апреля 1937 г.), напрашивается следующий вывод. Крестинский, который еще в начале процесса оказался «неуправляемым» и отрекся от всех своих признательных показаний на предварительном следствии, заявив о своей невиновности, непричастности к «право-троцкистскому блоку»¹³⁵⁷, хотя и возвращен был следствием (не буду задерживаться на вопросе, какими средствами это было сделано) к прежним признательным показаниям, своими показаниями о совещании с Тухачевским фактически дезавуировал показания Розенгольца. Крестинский упорно настаивал на том, что встреча эта имела место не в конце марта, а в начале апреля 1937 г., и для него это было принципиально важно, как для Розенгольца было важно утверждать, что встреча состоялась в конце марта. Ведь для Розенгольца важно было показать, что встреча была обусловлена единственным вопросом, на разрешении которого якобы настаивал Троцкий – ускорении переворота Тухачевского и определении его сроков. Указание на то, что она произошла в конце марта, было важно потому, что это должно было свидетельствовать о назначении совещания сразу же по возвращении Тухачевского из отпуска. Раньше конца марта это было невозможно, поскольку отпуск у Тухачевского заканчивался 15 марта. Кроме того, показания Розенгольца о планировании Тухачевским «кремлевского переворота» в конце марта 1937 г. позволяли ему одновременно утверждать и срок этого переворота – до 15 мая. Это все укладывалось в концепцию следствия. Крестинский же, фактически не подтвердив показания Розенгольца о якобы имевшем место на этой встрече изложении Тухачевским основного варианта плана «кремлевского переворота», сообщил о совершенно ином содержании совещания, причем не в конце марта, а в начале апреля. И Крестинский убедительно мотивировал свою датировку этого совещания конкретными обстоятельствами. Из его показаний, куда более убедительных и доказательных, чем показания Розенгольца, следовало, что эта встреча не могла произойти ранее 7 апреля, когда Тухачевский официально был включен в состав правительственной делегации в Лондон. И само совещание на квартире Розенгольца с Тухачевским было обусловлено совсем иным основным вопросом – предстоящей поездкой Тухачевского в Лондон. В таком случае окончательно «рассыпалось» утверждение о том, что совещание было созвано по поручению Троцкого и посвящено было подготовке «кремлевского переворота», равно как и сроки этого переворота (до 15 мая) оказывались нелепыми, неправдоподобными. Следовательно, разваливалась сама концепция следствия о планировании Тухачевским «кремлевского переворота». А ведь все строилось как раз на том, что Тухачевский должен был произвести «кремлевский переворот» до 15 мая.

Как известно, аресты высокопоставленных военных и их отставки приурочивались как раз к этому сроку: Тухачевский и Якир были смещены со своих должностей 9—10 мая, Корк арестован 12 мая, Фельдман арестован 15 мая. Из показаний же Крестинского для «всей мировой общественности» следовало, что никакой «кремлевский переворот» в первой половине мая 1937 г. Тухачевский не планировал, а намеревался ехать в Лондон и по этому вопросу советовался с наркомом внешней торговли и бывшим 1-м замнаркома по иностранным делам. Это было вполне логично и целесообразно.

Таким образом, сравнительно достоверным из всех цитированных выше показаний Крестинского и Розенгольца можно признать разговор, имевший место между Крестинским и Тухачевским в апреле 1937 г. Видимо, в частном порядке они обсуждали предстоящую поездку Тухачевского в Лондон. Крестинский, будучи длительное время 1-м заместителем наркома по иностранным делам, прекрасно осведомленным особенно в германских делах и в советско-германских отношениях (до 1929 г. он был советским полпредом в Германии), в заметной мере германофилом и сторонником советско-германского сближения (в отличие от Литвинова), мог обсуждать с Тухачевским этот внешнеполитический аспект. Попутно они не могли не коснуться весьма важного, можно сказать, шокировавшего всех события – ареста некогда могущественного наркома по внутренним делам Г.Г. Ягоды. Судя по показаниям Ягоды, в том числе и на процессе, ни один из собеседников (ни Тухачевский, ни Розенгольц, ни Крестинский) никак не были связаны с бывшим главой НКВД какими-либо антиправительственными конспиративными делами. Поэтому вряд ли разговор об аресте Ягоды был обусловлен страхом, что тот вдруг раскроет следствию какие-то тайны их «заговора». Что касается Розенгольца, то его показания были нужны в подтверждение лишь одного главного обвинения: они втроем готовили противоправительственный военный переворот, согласованный с Троцким, который должен был осуществить Тухачевский.