Ильин неоднократно подвергался в РСФСР арестам за антисоветскую деятельность. Последний раз это произошло 6 сентября 1922 г. Он пробыл в заключении до 22 сентября 1922 г. и в тот же день, прямо из заключения был депортирован за границу. Таким образом, познакомиться с Тухачевским у него была возможность только до начала сентября 1922 г. Согласно имеющимся сведениям, в гостях у генерала Зайончковского Тухачевский бывал в 1923–1924 гг.668
Поэтому увидеть, познакомится с Тухачевским в доме Зайончковского философ не мог, если был арестован 6 сентября 1922 г., а затем депортирован из страны. Следовательно, о таких штрихах личности Тухачевского, как «молчалив; кажется, не умен», и именно в такой «редакции» («кажется»), он мог услышать от Зайончковского, который еще не имел возможности узнать Тухачевского в близком общении, но судил лишь по беглым впечатлениям 1921–1922 гг., когда Тухачевский (с августа 1921 г. до февраля 1922 г.) был начальником Военной академии РККА. Что касается таких характеристик Тухачевского, как «очень честолюбив, фаталистичен… может стать центром заговора», то Ильин мог получить их тоже от Зайончковского, который, в свою очередь, мог услышать их от своего племянника, близкого приятеля и сослуживца Тухачевского, бывшего полковника Генштаба Н.Е. Какурина. Кому могла принадлежать последняя ремарка к облику Тухачевского «вряд ли справится» в связи с предположением, что он «может стать центром заговора», сказать трудно. Вряд ли это вывод самого Ильина: для этого у него не было личных впечатлений. Вряд ли это был вывод Какурина. Его близкие дружеские отношения с Тухачевским продолжались до августа 1930 г., причем в июле 1930 г. Какурин обнаружил некоторые признаки намерений Тухачевского вмешаться в политические процессы в обстановке противоборства Сталина с «правым уклоном». Если Какурин сомневался в том, что Тухачевский, вмешавшись в политическую борьбу, «справится», то, скорее всего, попытался бы отстраниться от своего именитого друга из опасения, что тот, проиграв борьбу, увлечет и своих друзей в пропасть своего падения. Скорее всего, сомнение «вряд ли справиться», высказанное относительно успеха возможного «заговора Тухачевского», могло принадлежать Зайончковскому. Оно не носит утвердительного характера, но отражает неуверенность автора в своем суждении, лишь определенное сомнение.Вернемся, однако, к вопросу о пребывании Тухачевского в Германии в связи с подготовкой «германского Октября и к дате прибытия в Берлин «группы Пятакова-Радека» – 22 октября 1923 г., памятуя о том, что революция в Германии была «назначена» на 9 ноября. Если Тухачевский под давлением высшего партийного руководства вынужден был отправиться в Германию после разбирательства его персонального дела в ЦКК (в партийном суде), то это должно было произойти не ранее 8 ноября 1923 г. (7 ноября он официально считался больным и потому не принимал участия в праздничном параде), а появиться в Берлине он мог не ранее 10 ноября. Неполные два месяца его пребывания в Берлине истекали бы в последних числах декабря 1923 г.
Однако точно известно, что 21 декабря 1923 г. Тухачевский был уже в Москве и выступал на открытии Военно-научного общества при Военной академии РККА. Следовательно, к этому числу он уже приехал в Москву, а выехать из Берлина должен был не позднее 18 декабря.
Не исключено, что Тухачевский мог быть в Германии, в частности в Берлине, во-первых, непродолжительное время, а во-вторых, либо раньше, либо в ноябре – середине декабря, то есть приблизительно с 10 ноября по 18 декабря 1923 г.
Возвращаясь к сообщению Вацетиса о грядущей близкой «диктатуре Тухачевского», полагаю необходимым обратить внимание на следующее, чрезвычайно важное сообщение.