Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина

Начало этим действиям было положено 2 сентября 1923 г., когда заместитель полномочного представителя ГПУ по Западному краю обратился со служебным запросом к заместителю начальника ОГПУ и начальнику Особого отдела ОГПУ Г.Г. Ягоде с изложением сведений об аморальном поведении командующего Западным фронтом Тухачевского, чреватом невольным превращением его в источник агентурных интересов польской разведки⁶⁷⁷. Тухачевского «помимо воли могут склонить к шпионажу», сообщал указанный сотрудник ГПУ. Он писал, «что в Польше интересуются его романами», что командующий фронтом связан с «разного рода женщинами не нашего класса», что он оставляет «секретные документы в комнате стенографистки-полюбовницы», что «ходит масса анекдотов о его подвигах на пьяном и женском фронтах», что «каждый месяц возит семью в бронированном вагоне спец-назначения», что «прилетал на аэроплане а свое имение…» и пр. Автор докладной записки ссылался на рекомендацию начальника Политуправления Западного фронта В. Касаткина, предлагавшего «дать все имеющиеся материалы и установить наблюдение». Замполпреда ГПУ по Западому краю писал: «мы не имеем права наблюдать за коммунистами без разрешения центра, тем более за такой крупной фигурой, как Тухачевский», – и просил эту санкцию ему предоставить⁶⁷⁸.

Из сообщения замполпреда ГПУ по Западному краю следует, что специальной слежки за Тухачевским к началу сентября 1923 г. не было, поскольку никаких указаний на этот счет от руководства ОГПУ в Москве не поступало. Указанные выше «все» сведения были результатом обычной рутинной работы Особого отдела в течение достаточно долгого срока, а не собранные специально за короткое время по предложению начальника Политуправления фронта Касаткина. Поэтому, надо полагать, замполпреда ГПУ просто переслал имевшиеся материалы Ягоде 2 сентября. Отсюда можно сделать вывод, что Касаткин обратился с такой просьбой в самом конце августа. Совершенно очевидно, что столь «срочная» доставка компромата на Тухачевского была, очевидно, нужна Политуправлению Красной армии, т. е. В.А Антонову-Овсеенко (которому подчинялся Касаткин), а не руководству ОГПУ. Но поскольку ПУ РККА и Антонов-Овсеенко подчинялся Троцкому как Председателю РВС СССР (и был также сторонником Троцкого в развернувшейся внутрипартийной борьбе), то это значит, что компромат на Тухачевского затребовал Троцкий. Возможно, это был рычаг воздействия на Тухачевского, отказавшегося покидать командование Западным фронтом и отправляться в Германию.

Все сообщенное ответственным сотрудником ОГПУ в основном соответствовало действительности. Однако его вывод, что Тухачевского «помимо воли могут склонить к шпионажу», выходил за рамки обвинений в «бытовом разложении». Аморальное поведение командующего Западным фронтом приобретало «политический» характер. Поэтому у центральной власти должен был возникнуть вопрос о политическом доверии Тухачевскому, т. е. о его политической благонадежности и о целесообразности продолжения его службы в должности командующего Западным фронтом.

Из контекста приведенной выше информации становится ясным, что, во-первых, до составления этой «докладной записки» агентурного наблюдения за Тухачевским не велось. Во-вторых, инициатором составления и направления Г.Г. Ягоде данной «докладной записки» были не структуры ГПУ Белоруссии, по Западному краю или по Западному фронту, а начальник ПУ фронта В. Касаткин. В-третьих, примечательно, что Касаткин начал проявлять активность в этом направлении именно в августе 1923 г. Именно в это время Касаткин получил указание свыше о направлении «компромата» на Тухачевского через ГПУ в Москву. Он должен был получить такое распоряжение от своего непосредственного руководства в ПУ РККА, т. е. от В. Антонова-Овсеенко. Впрочем, такое распоряжение В. Касаткин мог получить и как временно исполняющий дела члена РВС фронта, и как помощником командующего. Во всяком случае, вряд ли он, не имея за собой высокого «соизволения», решился бы на столь грубое нарушение установленного порядка.