Правда, в распоряжении ОГПУ и Дзержинского не было никаких конкретных и прямых сведений о подготовке этими «контрреволюционными силами» восстания, выступления или мятежа, государственного переворота. Это следует из цитированной выше «записки». Полученные Дзержинским сведения содержали лишь некоторые, косвенные признаки такой подготовки. Но именно недостаточность «данных» в распоряжении Дзержинского и вынуждала его принимать лишь «предупредительные» меры. «Нельзя пассивно ждать, – поясняет он свои распоряжения, – пока «Смоленск» пожелает «продиктовать свою волю Кремлю». Как видим, Дзержинский подозревал Тухачевского в том, что тот, возможно, или, даже вероятно, ожидает лишь благоприятного стечения политических обстоятельств, чтобы «продиктовать свою волю Кремлю», т. е. присвоить себе функции «диктатора». Это совпадает с ранее цитированными мнением, оценкой и прогнозом Вацетиса относительно грядущей «диктатуры Тухачевского», сделанными бывшим советским Главкомом в августе или сентябре 1923 г.
Примечательно, что Дзержинский в своей «записке» поведение Тухачевского никак не связывает с Троцким и его политическими действиями. Это значит, что политическое поведение Тухачевского рассматривалось высшим советским руководством как совершенно самостоятельное и независимое от Троцкого и его политической позиции. Не упоминает и даже не намекает Дзержинский и на политическую связь Тухачевского с Антоновым-Овсеенко.
Не располагая достаточными сведениями о намерениях Тухачевского, Дзержинский и отдает распоряжение о принятии необходимых предупредительных мер, в том числе и относительно железнодорожного сообщения Смоленска с Москвой. Очевидно, он не исключал открытого выступления войск Тухачевского и их движения на Москву. У него еще была свежа память о «корниловском мятеже» и движении на Петроград 3го конного корпуса генерала Крымова в августе 1917 г.
Однако из осторожности и не располагая полнотой сведений, Дзержинский приказывает «наметить план наблюдения и выявления» и повторяет далее: «а также мер по усилению нашего наблюдения».
Дзержинский указал в своей записке Менжинскому принять соответствующие меры «срочно». Надо полагать, сведения о политически-угрожающей ситуации на Западном фронте и поведении Тухачевского, внушившем опасения Дзержинскому, поступили к нему не позднее 31 декабря 1923 г., т. е. из Смоленска они могли быть отправлены не позднее 30–31 декабря. Следовательно, разговор Тухачевского с Корком состоялся приблизительно 29–30 декабря 1923 г.
В то же время в целях нейтрализации активности белой военной эмиграции было решено воспользоваться информацией Вацетиса о «грядущей диктатуре Тухачевского» и подкрепить ее более достоверными и подробными сведениями о «заговоре Тухачевского», допустить «утечку информации», тем более что определенные основания для этого имелись.
Другим свидетельством, указывающим, как минимум, на обсуждение военно-политических вопросов в высшем руководстве Западного фронта в конце 1923 – начале 1924 г., является фрагмент следственных показаний командарма А.И. Корка от 16 мая 1937 г.685
«…Тухачевский… говорил мне, – вспоминал Корк разговор, имевший место в первой половине 20-х гг., – «Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы – военные –
Вы спрашиваете «майн либер Август» (он так продолжал разговор, похлопав меня по плечу), куда мы направим свои стопы? Право, надо воздать должное вашим прекрасным качествам солдата, но знайте, солдаты не всегда привлекаются к обсуждению всего стратегического плана. Одно только мы с Вами должны твердо помнить: когда
Командарм Корк не указывает дату этих рассуждений Тухачевского. Однако можно с достаточной долей уверенности определить приблизительное время.