Заговор обезьян

— Во-во! А оно закрытое, и не пускают туда, стоит охранник такой в серой форме: мол, токо родственники пройти могут… Ну, наш старшой и уперся: как это так, как это так! И стражник ни в какую — нет, и всё! Но тут выходит откуда-то другой мужик и предлагает: «А вы купите цветы и проходите!» Там же сбоку около ворот, ты ж знаешь, есть магазинчик со всякими гостинцами для покойников: цветочки, веночки всякие… Ну, скинулись мы, купили шо-то там и первым делом ломанулись аллейкой туда, где летчики захоронены. Чапали по кладбищу, раскрывши рот: какие люди и все рядком, рядком… От там я и понял, шо такое авиация, и скоко она жизней стоит.

Ну, ходим так, ходим, а тут навстречу генерал-майор авиации, здоровый такой лосяра под два метра и женщина, такая роскошная баба… Так поверишь, мы не так на бабу, как на генерала зырились. А он молодой, морда белая, погоны золотые, шинель голубая, и он той шинелью, как облитый — ни складочки, ни морщинки. Готовый памятник! Нам старшой долго ещё талдычил: бачилы, сволочи, як форма должна сидеть! А на чём у нас тогда было сидеть? Я — так доска в корсете, руки-ноги в кучку не собрать — болтались. Как на того генерала ровняться? Он же со звёздами на плечах родился! Но, знаешь же, как это на молодых действует: звёзды, погоны, ордена!

— Знаю, знаю, — хмыкнул беглец. У него в жизни был свой генерал. Когда-то подростком вот так же увидел человека с орденом на голубом пиджаке. Куда-то они шли с отцом, и этот голубой костюм поздоровался с ним, что-то такое бросил поощрительное, а потом сел в белую «Волгу» и уехал. И он тогда спросил отца: «Кто это?» Оказалось, директор завода.

Но ему запомнился не яркий орден на груди, а то, что человек уехал один в пустой и большой машине, а они пошли к трамваю и долго стояли на остановке. Тогда ему впервые стало обидно за отца, у него не было такой сверкающей машины, и шофёр не открывал перед ним дверцу. Не было и такого костюма, и таких мягких коричневых туфель с замечательной жёлтой и чистой подошвой, а ещё голубых шёлковых носков… А может, это был тот возраст, когда начинают стесняться родителей? Только всё исправила случайная уличная сценка. Помнится, лет в пятнадцать он увидел, как молодой цыган разговаривает со своей крикливой, неряшливой, толстой матерью. Красивый парень, одетый с той щеголеватостью и модой, которой придерживаются молодые восточные мужчины, почтительно держал мать за руку и не обращал ни малейшего внимания на прохожих…

— …Но я не про генерала, я про забор. Дошли мы, значит, в конец кладбища и смотрим: через стену, а там же стенка какая высокая, два мужика прыгают и до нас: ребята, где тут могила Хрущева? Ну, тут наш старшой аж лицом переменился и боком-боком от этих мужиков, мол, скорей отсюда — это провокаторы, через стену прыгают, та щэ про Хруща пытають! Так я это к чему? Всегда найдётся доска в заборе, которую можно отогнуть, а то и поверху перескочить. Это я тебе как инженер инженеру говорю, — посмеивался вертолётчик.

И, вдруг оборвав смешок, сосредоточился и стал что-то высматривать там, впереди. И не успел беглец сообразить, что так насторожило компаньона, как тот крикнул: «А ну пригнись! Та, пониже садись, пониже!» И пришлось сложиться на полу кабины, сверху на него полетела куртка, от неё остро пахло табаком и бензином. Ничего не было слышно, кроме крепких вертолётных выражений, и оставалось только гадать: что вызвало у спасателя такую панику. Минуты длились и длились, и когда он, задыхаясь в унизительной позе, уже готов был взбунтоваться, вертолётчик отбросил куртку и бодрым голосом известил: подъем!

— И что это было? — вдохнул беглец горячий воздух.

— Ничего особенного — ментокрылый мусоршмидт.

— Что, что?

— Гаишная вертушка! Крокодил — Ми-8. Наверно, тачку крутую угнали — шукают!

«Да какая разница, что там за Ми: шестой, восьмой, двадцать четвёртый или какой там ещё! Тоже мне лётчик-вертолётчик, не может отличить гражданский вертолёт от военного? Он что нарочно усадил его задницей на пол? Очнись, здесь все вертолёты — военные!».

Правильно, это и был военный борт, пятнистый, юркий, и два слепых днём фонаря на фюзеляже — как хитрые пронзительные глазки. Вертолёт низко прошёлся над дорогой, не то пугал, не то выискивал. При таких бескрайних расстояниях только сверху и можно чесать эти степи, не живой же цепью? А нашлась бы пропажа, то прямо сверху и приказали бы остановиться. И на гражданских такие просьбы с воздуха действуют безотказно. Но, как это часто бывает, ищут одно, а находят случайно совсем другое. Вот и не хотелось случайностей. И тут вертолётчик Саенко А. А. впервые задумался: проскочат или нет?