Заговор обезьян

— А ты про свой персонал богато знал? От и тут начальство уже сидит по домам, — показал рукой на пёстрые домики вертолётчик. — А на ночь остается токо дежурная медсестра. И запомни, в такие места пускают на условиях личной симпатии или материальной компенсации… А тебе шо, подтверждающий документ нужен, как тому маляру в Шилке? Думаешь, расходы оплатят?.. Я б тем обезьянам в обязательно порядке счёт предъявил!

— Каким обезьянам?

— Ну, тем, которые всё видят, всё слышат, всё знают, а не знают — от себя припишут. Это ж они себя скоко годов рекламируют: у нас всё чистое, у нас всё горячее… А шо в натуре? Глаза холодного копчения, руки и с бензином не отмыть, а хвосты в таком дерьме — осталось токо оторвать! Так не дают же!

— И после такой аттестации, ты предлагаешь мне с ними связываться? Хотя, поверь, и там есть приличные люди…

— Верю! Токо, если отбились от стаи…

— У тебя к ним что-то личное?

— Личное было у деда…

— Понятно… Ты лучше скажи: есть здесь какая-то охрана, участковый…

— Видел, машина навстречу попалась, ну, жигуль красный? Так то милиционер поехал на свадьбу… Всё понял? Народ, разойдётся, и мы двинем до хаты. В каждом монастыре свой воинский устав: попросили подождать — подождём. Давай перекурим. Я тебе сигаретки купил, ты говорил, «Парламент» куришь, от их и купил… — кинул на колени пачку вертолётчик. Закурили.

— Слишком людно… — показал сигареткой на фигурки беглец.

— А ты шо, каждому отдыхающему хотел представиться? Давай эту процедуру отложим, сделаешь это попозжа, договорились? Слушай, а с какого бодуна ты — Коля? Ты ещё б Ваньком назвался, — хихикнул развеселившийся вдруг компаньон.

А ведь секунду назад беглец был готов рассказать и про оловянинский сон, и про женщину, что назвала его этим именем. И рассказал, если бы не насмешливые вертолётные глаза. Пришлось застегнуться:

— А что, Николай — плохое имя?

— Ну, как скажешь, Коля! — с нажимом заключил вертолётчик и, потеряв интерес к теме, раскинул руки и потянулся. — Я тут якось весной был, так багульник цвел — красота! А воздух какой, чуешь? Там внизу и речка есть…

— Как называется? — зачем-то надо было знать и эту географическую подробность.

— Так и называется — Ургучан. Тут в тайге какого только зверья нет. И вода — родоновая.

— Странно как-то, что ни курорт, то рядом рудник с радиацией.

— А как ты хочешь? Тут только копни — разные металлы, как их называют? Редкие…

— Редкоземельные…

— Во-во! Цены этой земле не сложишь. Всё есть: золото, серебро, свинец, бериллий и всякая другая редкоземельная херня! А люди живут как последние… Ты раньше о таком и не догадывался…

— Ты думаешь, я раньше этого не видел?

— Откуда, Колюня, из окошка мерса? — ласковым голосом спросил вертолётчик.

— Из него, из него, — не стал спорить Колюня.

— Та я ж не вообще про жизнь, а про жизнь земляную, с огородами, навозом, с печкою и дровами, с курями и сортиром на улице, с мордобоем и матерщиной…

— Ты думаешь, она чем-то отличается от… «Знал бы ты в какую гущу жизни меня окунули!»

— …Отличается. Ещё как отличается! Ты когда в том изоляторе сидел, так вся Чита знала: токо в твоей камере окна были новые, пластиковые…

— Да, у меня там была замечательная жизнь! Только мало кто из сокамерников её выдерживал, некоторые бросались на тормоза… — начал беглец и замолчал. Действительно, что рассказывать? Зачем? Кому? Все уверены, что он был вип-заключённым, и это уже ничем не перешибёшь…

— Понятное дело, им открыточек никто не писал, за них с плакатиками никто не стоял, от они и бросались… Это иду я как-то по центру Читы, ну, знаешь, есть у нас площадь Революции, и, шо характерно, иду с дамой, и бачу: столы стоят, пироги раздают, шарики пускают и чужие женщины пристают: мол, день рождения… день рождения… напишите заключённому открыточку… поддержите политического узника! А я…

— …А ты отказался. Я даже знаю, что ты при этом сказал: «Нужны ему ваши открыточки».

— Ну, ты и змей! А шо я ещё сказал? Ну?

— Да что ты можешь сказать? Какую-нибудь гадость…

— Почему сразу гадость? Сказал: боритесь за то, шоб вашему узнику разрешили свидания с девушками, хотя бы раз в неделю. Ну, тут бабы на меня набросились, закудахтали: как вы можете… человек так страдает, так страдает… А я отвечаю: так от шоб не сильно страдал… Не, ей богу, тётки были заполошные…

— А вот этих женщин, пожалуйста, не трогай! — тихим голосом приказал беглец. И вертолётчик притушил улыбку.

— Ну, извини… Извини, говорю!.. И не вибрируй! Шо ты такой серьёзный, а?

— Я не так серьёзный, как занудный. Ты имей это в виду!

— Должен и у тебя быть какой-то недостаток…

— У меня их много. Перечислить?

— На бумажку в столбик выпиши. И спасибо, шо предупредил! А то не знаю, с какого бока до тебя подойти. — И, не дав ответить, с какого именно, сменил направление. — Жрать сильно хочешь?

— Трошки…

— Потерпишь? А то могу хлебца выделить… Жаль, конечно, шо это не Шиванда, и нету тут Нинки с её блинами, но ничего, перебьёмся… Я ж её, козу, с Федоровичем и познакомил, — хохотнул вертолётчик. — Пристроил, можно сказать. Лет семь живут, а так спелись: Борис Федорович, Борис Федорович…