Заговор обезьян

Беглец досадливо дёрнул головой: что теперь смотреть, когда отъехали! Но не утерпел и стукнулся лбом в стекло: за фургоном катили редкие машины, но серебристой «тойоты» среди них не было. И что с преследователями — неизвестно. Вот так и он остался бы лежать, безвестный и неопознанный. Нет, почему не опознанный, у него паспорт есть, там всё про него написано… А если этот Анатолий из спецагентов? Но тогда зачем он так долго с ним возится? Хороший вопрос. А зачем его сняли с этапа, убили конвоиров, бросили с трупами в безлюдном месте? Да и вертолётчик ли этот Саенко А. А.? Никакой он не вертолётчик, не инженер, а неизвестно кто!

Нет, нет, так можно стать параноиком. А кто виноват? Сам и виноват, разумеется, сам. И хлеб отравил, и воздух выпил. Стой! А чтобы стал делать этот безумный Толик, если бы он, и в самом деле, вывалился? Оставил бы на дороге, как тех, что за ними гнались? Или оттащил подальше, и бросил среди камней? И, повернув голову, он пытался определить, на что способен человек, что сидел рядом с ним. И сразу стали неприятны и блестящая дорожка пота, стекавшая по загорелому лицу, и полуоткрытый рот, и выступившая рыжеватая щетина, и длинные мускулистые руки. Вот этими руками в перчатках он и закопает… закопал бы. И как раз такие перчатки носят спецназовцы…

— Останови, пожалуйста, машину…

— А шо такое? — всполошился Анатолий. — О, личико зелёное! Признавайся, шо втихаря схарчил, а? — Но остановил машину метров через триста, когда скалы отступили от дороги.

— Кефир, наверное, был несвежий, — поморщился беглец, сползая по ступенькам на землю. Ему надо побыть одному, совсем одному и, прижавшись битой спиной к горячему железному боку фургона, он закрыл глаза: сил не было никаких. Хотелось лечь в придорожную пыль и просто лежать на теплой земле — не двигаться, не чувствовать, не думать. Но попробуй избавиться от навязчивых мыслей! Что, если бы преследователи действительно начали стрелять? Но ведь не стреляли! Что хотели те, что за ними гнались — неизвестно, а вот упасть головой на асфальт он мог совершенно реально. Ну да, самое непереносимое — его замечательные мозги растеклись бы по безвестной дороге… Так, может, и лучше безвестно лежать под сопкой, чем… Чем быть застреленным! Его потом долго возили бы по моргам, замораживали, размораживали, резали, пилили или что там делают с трупами… Перезагрузись! Хватит! Ты и так выглядишь совершенным слабаком…

Когда он взобрался в кабину, вертолётчик сидел, положив голову на баранку, был виден лишь один внимательный глаз. И этот большой серый и насмешливый глаз будто считывал его мысли.

— Ты шо, обиделся на меня? Извини, но я ж смотрел в другую сторону, боялся, а вдруг стрелять начнут. Тут, понимаешь, как на Диком Западе, долго не думают. И таких случаев по три на дню. Ото ж и я подумал: а на гада нам под пули? Жить же хочется!

«Ещё как хочется! До тошноты, до рвоты, до безумия…»

— У меня такое впечатление, что мы попали в прифронтовую полосу, — выдохнул беглец, когда машина тронулась с места.

— Яка полоса — самый натуральный фронт!

— Тогда скажи, если там все остались живы, почему они не стреляли?

— Может, повернем назад и спросим? — вскинулся вертолётчик, и его руки были готовы крутануть руль влево. — Может, у них и оружия не было, а? Про ружьё ты сказал. А если это была бита, а не…

— Думаешь, я не могу отличить ствол автомат от бейсбольной биты?

— Ты? Ты можешь! Вчера как раз показали по телеку, как ты в Чечне развлекался. Камуфляж, вертолёт, автоматы… Хорошо погуляли? — И, не дождавшись ответа, пошёл на приступ. — Адреналину захотелось? Теперь этого адреналину хоть залейся! — кричал он компаньону. И тот, глядя перед собой, пробормотал:

— Говоришь, показывали? Но это старая агитка, могли бы что-нибудь новое придумать.

— Так там же всё в кассу, про то, как ты банду создавал и сам, как главарь, тренировался в боевых условиях… Разъяснили нам, дурачкам, шо твой побег — не случайность, давно всё организовал и готовил. Короче, народ предупредили: человек ты вооружённый и очень опасный.

— Ну, да! Сами заговор придумали, сами и раскрыли, — пытался рассмеяться беглец. Получилось вымученно и ненатурально. Всё было ненатурально: и залитые предзакатным солнцем древние камни, и сизая, теряющаяся вдалеке дорога, и редкие, клубящиеся облака…

— Не, на гада вас в ту Чечню понесло?

— Какая Чечня! Это был Кавказский заповедник.

— А на кой стреляли?

— Так на гору взошли, вот и салютовали. Знаешь, тренажёрный зал — это только зал, а когда по-настоящему что-то преодолеешь, то кажется… — замолк он на полуслове. Ничего не хотелось объяснять. Зачем? А тут ещё дорога пошла на подъем и, казалось, именно поэтому было так тяжело дышать. Заметил эти трудности и вертолётчик.

— Сердце? — встревожено всматривался он и, схватив за руку подопечного, стал считать пульс.

— Всё нормально… нормально, — вяло отбивался тот. Но и сам почувствовал, как на лице выступила испарина, как онемели руки…