— У меня в вашем вагоне никаких проблем не будет?
— Да всё нормально! Если вы беспокоитесь про контроль… Говорю ж, всё нормально будет. Занимайте своё девятое купе… Вот вам и постельное. Идите уж, спите! — сунула она ему в руки пакет. И прокричала вдогонку: «Чаю не хотите? Хороший чай!»
Пришлось сделать вид, что не слышит, а тут и трансляция включилась и загрохотала бравурная мелодия. По узкому коридору из открытого окна несло свежим воздухом, но, главное, в нем не было ни души. И купе в конце вагона, куда определила его бойкая проводница, было совершенно пустым, но надолго ли? Может, надо было дать больше денег? Но не рано ли он стал шиковать на Толины деньги? Обойдётся! И шевелись, шевелись! Пока никого нет, надо столько всего переделать — и сначала прибраться! Он сгреб бумажным носовым платком крошки со стола, потом достал катавшуюся под столиком пластиковую бутылку и кинул её в рундук, чтоб не раздражала, мельком отметив, что в бутылке есть вода. Теперь надо приготовить постель, потом помыться, переодеться и… Но последовательность действий надо изменить, срочно надо переодеться. В спортивных брюках, тишотке и шлёпанцах он будет похож на других пассажиров.
И первое, что увидел, открыв сумку, был торчавший из складок одежды серебристо-чёрный корпус Толиной бритвы. Ну, майор! Ну, спасибо! И когда только успел?
Он так лихорадочно стаскивал одежду, а потом натягивал другую, что пришлось притормозить самого себя: куда он так спешит? Всё! Спешить некуда, останется только ехать! И, стащив с багажной полки скатку из матраца и подушки, стал стелить простынь на верхней полке. Получалось плохо, пока не догадался стать ногами на нижние полки циркулем, и тогда дело пошло быстрее. Вот чему он научился в колонии, так это быстро заправлять постель. И совсем некстати вспомнил, как в виде наказания за какие-то провинности отрядник мог потребовать заправлять шконки по-белому. И тогда никто не смел не то что лечь, а просто сесть на краешек своей постели. И была своеобразная пытка: в спальных помещениях отряда ведь нет стульев, а красный уголок открыт только вечером. Нет, по правилам нельзя ложиться с шести до десяти, но послабления были. И тот, кто приболел, мог отлежаться. Ведь попасть в больничку — это такая долгая и муторная процедура! Вот и привыкают зэки: чуть что, садиться на корточки.
Это в следственном изоляторе лежать можно было сколько угодно, вот только днём спать не давали. В читинском централе это было своеобразным развлечением. Он закрывал глаза и ждал, когда лязгнет кормушка, и чей-то неприятный голос выкрикнет: «Не спать!» Обычно крик раздавался уже через минуту, и редко когда вертухаям требовалось большее время, только если отвлекались чем-то от монитора. А спать днём хотелось зверски, ночью не давали сомкнуть глаз сидельцы общих камер. Они, без пригляда отоспавшись днём, ночью вели свою неподцензурную жизнь. А он долго не мог засыпать под лязг тормозов, крики, стуки. Но ведь спят люди на вокзалах, в аэропортах, и он, хоть и с трудом, но научился тогда дремать урывками. В Матросской Тишине с этим было легче — держали в спецкорпусе, а там публика была другая, не такая беспокойная.
И сейчас он ляжет и не встанет с полки до самого Хабаровска, а потому ни есть, ни пить не будет, вот только приведёт себя в порядок. В туалете, что был рядом с купе, он сначала вымылся, потом стал сбривать щетину, и всё прислушивался: не собралась ли очередь там, снаружи, но всё было тихо. Тогда он и носки постирает. Как хорошо, что его никто не торопил, радовался он, собирая в пакет гигиенические причиндалы. Но когда открыл дверь, отшатнулся. За дверью стояла девушка с распущенными светлыми волосами, и это привело его в некоторое замешательство: он забрызгал водой там всё вокруг. И, только вернувшись в купе, вспомнил: забыл в туалете очки, зацепил их там дужкой за какую-то никелированную штуковину.
Пришлось, приоткрыв дверь, с нетерпением дожидаться, когда девица выйдет, и он сможет забрать свои окуляры. Но девушка словно застряла. Что там можно делать? Ей ведь не надо ни бриться, ни стирать носки. Хотя кто его знает! А тут ещё к туалету потянулись другие жители вагона: женщина с ребёнком, пожилой мужчина с полотенцем, лохматый парень. Нет, парень, кажется, пошёл курить в тамбур. А если соберётся очередь? А если очки упадут на пол, вон как качает! Прекратила его мелкие терзания тонкая рука, она протянула в купе очки: ваши?
— Мои… Спасибо! — запоздало выкрикнул он вслед, выглянув из купе. Девушка, не оборачиваясь, прокричала: пожалуйста, пожалуйста! И только тут беглец насторожился: как она узнала, что он находится именно в этом купе? Смотрите, какая розыскница! Девушка могла его хорошо рассмотреть и без очков, и без кепки. И запомнить! Чёрт, из-за такой вот ерунды… Да что она там могла разглядеть? Подслеповатого рассеянного дядечку? Но, если предположить, что память у неё обыкновенная, девичья, а не оперативно-розыскная, то всё это пустяшный эпизод и ничего более. А теперь спать!