Заговор обреченных

– Я хотел бы знать, с какой стати вы вдруг стали наследницей? Разве у погибшего не было родни? – поиграл Паша улыбкой и тут же стал серьезен. – Советую не врать.

– А чего мне врать-то. Была родня. Жена была. Только бывшая, развелись они давно. Она летом попыталась с ним наладить отношения. Даже на отдых они съездили вместе. Только удрал Вадик оттуда. Не его это: деньгами пылить за воду и воздух морской. Слишком тяжело они ему доставались, деньги эти.

– Он не оставил ей ничего? – усомнился Павел, обводя взглядом стены.

Этот дом, переделанный под мастерскую, был очень старым. Но очень искусно отреставрированным. Денег в ремонт было вложено немало. Не роскошно, конечно. Аскетично даже. Но достаточно дорого. При желании продать это помещение можно было за очень неплохие деньги.

– Оставил. Статуэтку. Красивую. Этой продажной дряни посвятил свою работу. Вторую по счету, – с грустью во взгляде проговорила бухгалтерша, плотнее кутаясь в длинный кардиган. – Он так над ней работал. А толку? Эта расчетливая дрянь едва взглянула. Сунула в сумку, наорала на меня и укатила прочь.

– А почему наорала? – Паша привалился плечом к стене. – Были причины?

– Еще бы! Она рассчитывала эту мастерскую оттяпать. Думала, Вадик ее наследницей сделает после их отдыха на море летом. А он… – Глаза женщины наполнились неподдельными слезами. – А он когда-то успел все на меня переписать. Кто бы мог подумать!

– Все переписать, это что конкретно?

– Строение на меня оформил. Землю. Зачем, господи, зачем? Разве я его об этом просила? – Она закрыла лицо ладонями и расплакалась.

Паша ее горе не прочувствовал. Увидел в этом скорее досаду какую-то.

– А вы не обрадовались? Почему? Как обнаружили, что все это теперь ваше? – забросал он женщину вопросами.

И даже чуть загордился собой, как у него профессионально вышло умные и правильные вопросы задавать.

– А чему радоваться-то? – Бухгалтерша громко двинула носом. – Земля эта ничего не стоит. Отсюда всех вон выселяют. Экологи нашли эти земли непригодными для жилья будто. Домушка эта тоже ничего не стоит. Это при Вадике здесь была мастерская. А без него это просто дом. Просто старый дом, за который ничего не возьмешь. Оставить тоже начетисто. На налогах разоришься. Мне бы сейчас покрыть все продажами его поделок. Вывести бухгалтерию в ноль да фирму закрыть. Не представляете, сколько хлопот. А тут еще и недвижимость свалилась как снег на голову.

– Так когда обнаружили, что вы теперь обладательница недвижимости?

– Так после его смерти и обнаружила. Сейф его вскрыли, а там бумаги.

– С кем вскрывали?

– С сыном.

– У вас есть сын? – будто удивился Паша.

– Есть.

Женщина скорбно поджала губы. Увела взгляд в сторону, подавила судорожный выдох. Что-то было не так с этим сыном, решил он. Но давить не стал. В органах наверняка о нем знают.

– И как давно господин Тарасов оформил все это на вас? – Паша повел руками.

Она снова смотрела зло, исподлобья.

– Дата? Дата на документах на недвижимость стоит какая?

– Дата. – Она наморщила лоб, вспоминая. Нехотя ответила: – Так недели за две до его гибели, будто чувствовал. Вы простите, некогда мне.

И как-то очень уж ловко улизнула, скрылась за узкой дверью. В замочной скважине повернулся ключ.

И тогда Паша совершил нечто, что совершал в далеком детстве, когда пытался усыпить бдительность взрослых. Он громко протопал по полу от двери в бухгалтерию к выставочному залу. А потом на цыпочках вернулся. Присел перед дверью на корточках. Приложил ухо к замочной скважине и замер.

Слышно было не очень хорошо, но все же он расслышал.

Бухгалтерша разговаривала с кем-то по телефону. Говорила негромко, сбивчиво, но понять было не сложно. С паникой в голосе она предупреждала кого-то об опасности. И этого кого-то звали Евгением.

Глава 18

Он никак не мог сосредоточиться на работе. Полчаса как вернулся с совещания у полковника, где получил такой разнос, что впору рапорт писать на увольнение. А он, что странно, не расстроен. Он даже весел. И глупо улыбается, стоя у окна с чашкой невкусного растворимого кофе. Смотрит на улицу, где непогода метет жухлые, мокрые листья вдоль тротуара, и улыбается.

Ему все теперь нипочем? Теперь, когда он с Лизой? Теперь, когда он вместе с ней засыпает, просыпается, ему на все остальное наплевать?

Может, не совсем так, но очень близко. Давно, очень давно он не был так безмятежно счастлив. Когда и неприятности кажутся мелкими. И слякотная осень не раздражает. И даже дешевый растворимый кофе, отдающий кислинкой, кажется вполне приличным.

Он влюбился? Кажется, да. И крепко влюбился. Лиза, она такая славная. Такая добрая, умная, красивая. И пускай гневается начальство, призывая его включить мозги и не заводить романов с фигурантами дела. Мол, его неосмотрительное поведение может повлечь неприятности не только для него, но и для всего отдела. Он в корне с начальством не согласен.

Во-первых, он много думал, прежде чем повести себя «неосмотрительно». Взвешивал, размышлял, спорил с собой, не соглашался. И пришел к выводу в конце концов, что его личная жизнь никого не касается. Никого, кроме него и Лизы.