Вывод, который делает Тарле, определенно показывает, какое отношение имеют все эти истории, — и кавказская, и среднеазиатская, и казахская, — к судьбе страны, которая решалась в те военные годы: если «мы начинаем побеждать этого мерзкого врага (гитлеровский фашизм. —
Громадная территория России — это приобретение предков, это создание ими огромного ресурсного потенциала страны, работающего на ее будущее. Завоевания предков помогли выстоять и в войну 1812 года, и в войну 1941 года. И доклад, в котором он говорит об этом, называется «О роли территориального расширения России в XIX—XX веках».
Это не так, возмутилось сообщество историков. Побеждаем в войне, благодаря советской власти, партии и героизму народа, утверждали оппоненты Тарле.
Все так, возражал он, и власть, и партия, и героизм, но еще и предки помогли, и героизм их, и территории, обретенные ими. Говорил, как исследователь, кем и был в первую очередь. И при этом предлагал не забывать известные слова Сталина: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!»
Не могли успокоиться историки, писали критические статьи, в частности на его книгу «Крымская война», выступали с обвинениями, некоторые опускались до доносов. Укоряли его в ошибках, в прямолинейности, в идеализации царской России, в прославлении самодержавия, в отождествлении народа и царской власти, объединенных понятием российской государственности.
А он продолжал ломать исторические стереотипы и конструкции в контексте того времени.
Он говорил, что не Россия — душитель польской независимости, а сами поляки: «Вы найдете в некоторых документах, как поляки распродавали свое Отечество тому, кто больше даст. Но и там не все написано»42.
Он говорил, что не русские душили Финляндию, русские создали государственность Финляндии, дав ей Конституцию, пожертвовав ей Выборгскую область, а она ответила черной неблагодарностью43.
Ему пеняли за его позицию — не использовать в научных трудах такие стереотипы в отношении дореволюционной России, как «жандарм Европы» и «тюрьма народов».
Откуда брал силу сопротивляться? На том же ученом совете по книге «История Казахской ССР» им было сказано: «Люди, которые не пишут историю, а делают ее, думают так»44.
Может, он состоял в духовном заговоре с этими людьми, что делали тогда историю? И это придавало ему силы?
Кто хотел — услышал.
А он исходил из того, что история не мертвая наука, а наука сражающаяся. И это, по его разумению, должны были понимать историки.
По предложению Сталина Тарле отвечает Черчиллю
Через четыре дня после капитуляции фашистской Германии, 12 мая 1945 г., премьер-министр Великобритании сэр У. Черчилль пишет письмо Президенту США Г. Трумэну, в котором называет освобождение Красной армией европейских стран от гитлеровского нашествия продвижением московитов в центр Европы45. Какой-то в этом есть оттенок и нацистской пропаганды, которая в последний год войны представляла наступление Красной армии, освобождение ею стран Европы от гитлеровского фашизма как нашествие степных племен, племен варваров, крушащих западную цивилизацию.
Образ для солдат Красной армии, освобождающих европейские страны от нашествия Гитлера, Черчилль выбрал запоминающийся — московиты, рвущиеся в центр Европы. Скорее всего, именно в связи с этим в последние месяцы войны у британского премьера родилась идея, которую он скоро предъявит миру в своей исторической речи. К этой идее его подтолкнул страх, порожденный наступлением Красной армии, ведомой диктатором Сталиным. В интерпретации нацистской пропаганды — наступлением диких степных орд, мародерствующих, все сжигающих и всех насилующих на своем пути по Европе — колыбели мировой цивилизации46.
5 марта 1946 г. в Вестминстерском колледже маленького провинциального американского городка Фултона (штат Миссури) Черчилль (уже в ранге экс-премьера Великобритании) произнес свою известную речь под названием «Мускулы мира». Эта стратегическая речь на то время самого большого политического интеллектуала Запада была согласована и с тогдашними руководителями Великобритании, и с президентом США. Программное выступление Черчилля явно демонстрировало озабоченность западного мира ростом морального авторитета Советского Союза после разгрома гитлеровской Германии, появлением его войск в Европе и стремлением СССР обезопасить свои границы.