Заговор против Сталина

– Истомин знает позывные, в центре скажут, что делать… Да не трясись, Генка, догоним! Бегите, прощаться не будем.

Елизавета Юрьевна попятилась, не отрывая от майора глаз. Бормотал на своем родном «королевском» Энди, хватая полковника поперек туловища. Майор не смотрел, как товарищи уходили, – уж не маленькие, найдут дорогу.

Он залез на камни, сбив колени, и вставил в автомат рожок, мысленно отметив, что остался еще один.

Наверху тарахтел автомат – опальный товарищ Резник сдерживал напор неприятеля. Враги подползали, прятались за камнями. Мелькали серые, нечеловеческие лица, сведенные судорогой.

Резник перестал стрелять – кончились патроны. Одного он все-таки зацепил – раненое туловище извивалось на камнях. Чертыхаясь, он сполз на грунт и стал менять магазин. Воспользовавшись моментом, поднялись в полный рост трое. Павел оказался слева, практически на фланге, повалил всю компанию одной очередью. Остальные возмущенно загалдели. Из-за камня высунулось искаженное лицо.

– Павел Сергеевич? Какими судьбами? Я же вам сказал уходить…

– Вместе уйдем, Андрей Борисович, – Павел сдавленно хохотнул. – Вы же не возражаете, если я вас временно буду называть настоящим именем?

– Да как угодно, майор.

Эсэсовцы были настырные, не отступали. Павел подбирался все ближе к Резнику. Тот, похоже, защемил ногу, и ему требовалась помощь, но он ухитрялся отстреливаться. Поднялся солдат, желая перебежать, – короткая очередь сбила его с ног, и при падении эсэсовец разбил затылок. Резник мстительно засмеялся. Процесс отмщения за жену и дочь шел своим чередом.

Павел подполз к нему.

– Что у вас с ногой, Андрей Борисович? Давайте помогу.

– Да все в порядке, зажало между плитами. – Мужчина кряхтел, пот хлестал со лба. – Черт с ней, с ногой, немцы рядом… Осторожно!

Взметнулась рука с гранатой, и Резник краем глаза уловил это движение. «Колотушка» упала в паре метров. Как же так? Такое ощущение, что Резник пытался закрыть его собой – с ревом выдернул ногу из щели, было слышно, как хрустнула кость. Резник оттолкнул майора от себя, оказавшись между ним и гранатой. От взрыва заложило уши, помутнело в голове. Но бывало и хуже, жить можно…

Павел извернулся, сбросил с себя дрожащее тело и схватил автомат, который, слава богу, никуда не делся. Двое бежали в полный рост и орали во все вороньи глотки. И продолжали орать, когда их встретил ливень свинца. Первый рухнул где-то сзади, второй – совсем рядом. Порвался ремешок, каска покатилась с головы.

Встать было трудно, он чувствовал себя инвалидом. Павел кашлял, стоя на коленях, спазмы рвались из горла.

Немец, лежавший рядом, вдруг зашевелился, распахнул глаза и схватил майора за шиворот. Странно, почему ты еще жив? Непорядок! Павел ударил эсэсовца по руке, она безжизненно упала. Солдат дрожал, хватал воздух. Подрагивало верхнее веко – проблемы с нервами у господина… Романов потянулся, отстегнул от его пояса нож с увесистой ребристой рукояткой и засадил лезвие немцу в грудь. Вот теперь порядок!

Он кинулся к Резнику, перевернул его. Андрей Борисович был безнадежен – осколки поразили бок, задели несколько важных органов. Он конвульсивно сглатывал, искал глазами майора.

– Зачем, Андрей Борисович? – взмолился Павел. – Ведь могли же и без этого обойтись!

– Не могли, майор, – мужчина с трудом выдавливал слова. – Я рад, что ты жив, а фрицы – нет… Догоняй наших… Береги княжну, она хорошая женщина – вон как на тебя смотрит… Все нормально, майор, так надо было, сам пойми. У тебя еще все впереди, а у меня позади, и наоборот не переставишь. Живи, выкручивайся, бей фашистов… Спасибо, что не сдал меня своему руководству – я ведь видел, каких трудов это тебе стоило.

Андрей Борисович скончался тихо – тоскливо вздохнул, закрыл глаза и больше не открыл. Павел проверил пульс – отсутствует. Навалилось что-то липкое, он сидел, не шевелясь, и смотрел на мертвого человека.

Потом опомнился, спустился с каменной возвышенности и побежал.

…Муть стояла перед глазами, подгибались ноги. Разломы и трещины в горе укрыли партизан. Противник распылил силы и в итоге остался с носом. Елизавете Юрьевне отказала сдержанность, она бросилась майору на шею и зарыдала взахлеб. Про Дунаева боялись спрашивать, да и о чем тут спрашивать? Британец Грир скупо улыбался – он оказался замечательным парнем. Нервно смеялся Генка Кривошеев, прикипевший к этому странному майору из «недружественного» ведомства.

На рассвете к партизанской базе вышли четверо – все, кто остался от группы из четырнадцати человек. Полковника разведки избавили от кляпа – он все равно не мог кричать – и развязали ему руки. Язык спотыкался, машинально переставлял ноги, хотя его давно перестали бить. Навстречу бежали люди. Вышел из землянки взволнованный Истомин, начал донимать: «Где все, где Сан Саныч?»