Однако Леонид Ильич сразу набрал телефон Кунаева и сказал ему: «Сейчас у меня находятся Георгий Константинович Жуков и Георгий Петрович Жеребчиков, мы с ними говорим о больших государственных делах. К тебе будет моя большая просьба личная, но воспринимай ее как указание ЦК КПСС, а именно: после окончания пребывания в Москве Георгий Петрович посетит Алма-Ату и заедет к тебе, не заставь его ждать в приемной часа 2, все поставленные вопросы решай без раздумий и каких-либо рекомендаций, мы тут все решили, твое дело добросовестно исполнить, спасибо».
В общем, все вопросы, которые нас интересовали, мы довольно легко решили, и около часа дня нам подали обед, разумеется и за это и за то мы подняли тосты, отобедали и разошлись. Все остались друг другом довольны, расходились, как коллеги по общему делу.
В Москве я пробыл еще 3 дня, а 18 января вылетел домой, с запасной командировкой в КНР, попросил меня лично об этом Брежнев Л. И.
Вылетая из Москвы, с Жуковым договорились, что дней 10 я отдохну, то есть поработаю по своей гражданской работе, а где-то заодно, числа 1–2 февраля, побываю у Кунаева и из Алма-Аты перелечу на пару дней в Китай. Когда вернусь домой, созвонимся.
В Алма-Ату я полетел только 3 марта (из-за непредвиденных обстоятельств), побеседовали с Кунаевым, и, должен признаться, что встретил он меня хорошо. После беседы в кабинете, мы проехали в Толгарский район, потом вернулись на ночлег под Алатау. 6 марта я военным самолетом вылетел в КНР, разумеется, согласовав это все с китайской стороной. Сопровождавшие 2 истребителя КНР меня «подхватили», едва я пересек советско-китайскую границу. Из аэропорта Пекина я уже ехал на правительственном (КНР) автомобиле и сразу в загородную резиденцию Мао Цзе Дуна, там находился и Чжоу Энь Лай. Встреча прошла, как и всегда, радушно и тепло.
Поговорили о смене генсека СССР, чем Мао Цзе Дун, по виду, был доволен.
Хотя здесь же оговорился, что он просмотрел по печати все выступления прошлых лет после XX партсъезда ВКП(б) и не видит разницы в ревизионистском психозе между Брежневым и Хрущевым.
— Посмотрим, — сказал Мао Цзе Дун, как в русской пословице говорится,
«Толкач муку покажет», по ранее поощряемой моде Хрущевым не все пойдут.
Хотелось бы, чтобы Брежнев пересмотрел фальшивую позицию антисталиниста Хрущева и превратился в государственника сталинского образа. Конечно, так работать, как мог Сталин, никто не сможет. Сталин — это самородок, у него одного ума хватало на 100 человек. Помню мою первую встречу со Сталиным в Кремле, — продолжал товарищ Мао, — когда Сталин 2,5 часа продержал меня в приемной. Хотя ему раз пять докладывали, что я сижу и жду приема, но он вышел и как бы случайно меня встретил. Хитер был Иосиф Виссарионович, показал нам, восточным людям, свою кавказскую мудрость. При знакомстве с ним, когда я назвал себя и сказал, что я являюсь председателем коммунистической партии Китая, мои слова перевел переводчик. Сталин тут же с удивлением ответил, что он не знает такой партии в Китае, не знает никакой, кроме мелкобуржуазной, а сам посмеивается в свои густые усы. Я вынужден был, — вспоминал Мао Цзе Дун, — вынуть свой партийный билет и показать ему. Вообще это была проверка Сталина и уточнение, кто же к нему приехал с протянутой рукой, когда вы после войны сами голодные. Потом он на приеме был совсем другим. Это была действительно личность громадного человека, революционера-коммуниста! Потом мы уже хорошо друг друга знали. И вдруг Хрущев какой-то объявился на этом свете, прежде и слова против не говорил, а мертвого избил до синяков! — как можно так безобразничать?
В КНР я пробыл ровно сутки, обо всем, что было надо, успели переговорить.
А мы уже, как старые знакомые, говорили откровенно без дипломатических уловок и фальши. А 7 марта, вечером, я уже был в Чимкенте, а это значило дома.