Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА

Власти партийного аппарата менялись, в крайкоме теперь не было Ниязбекова, да и крайком сократили вообще. Первым секретарем Чимкентского обкома партии (который переехал в здание крайкома) откуда-то приехал Ливенцов. Потом мы его ковырнули, оказался сыном не просто кулака, а кулака-мародера. Поэтому связь через обком у меня была прервана, попадал я в это здание лишь тогда, когда вызывали по гражданской работе. Однажды меня пригласили в обком по особому вопросу — по антисемитизму. Разговор на эту тему состоялся интерес¬ ный. Во-первых, я Ливенцова загнал в угол, но так он мне и не ответил на вопрос: «Кто на Ближнем Востоке семит и кто антисемит?» После нескольких минут разговора мы разошлись, но каждый имел свое мнение друг о друге и об антисемитизме в мировом масштабе. Я ему говорил правду, не щадя никого. Дело было вовсе не в том, что он женат на еврейке. Главная беда, что идея, придуманная Алленом Даллесом и внедряемая повсеместно всей западной пропагандой, нашла, к сожалению, благодатную почву. Суть этой идеи в том, чтобы каждый еврей, живущий в СССР, считал себя здесь не постоянным жителем, не патриотом, а изгоем, которого все окружающие тайно, а то и явно, ненавидят. Это означает, что каждый еврей потенциально станет агентом ЦРУ или сочувствующим. Этого добивался враг социализма и СССР Аллен Даллес и, в какой-то степени это произошло. Некоторые, нестойкие граждане СССР, в том числе и еврейской национальности (я хочу именно на национальном аспекте заострить вопрос), стали постоянно слушать «Голос Америки», а отдельных людей из этой категории цэрэушникам удалось даже завербовать. С такими людьми, заблудшими идеологически, оказавшимися в трудном положении благодаря провокационной деятельности ЦРУ, как раз мы и сталкивались, проводя наши операции. Я и объяснял все это Ливенцову, но он не понял и четверти из моих комментариев. Словно и не изучал диалектический материализм, борьбу противоречий и, тем более вопросы пропаганды и контрпропаганды.

На второй день я по гражданской работе поехал в Сары-Агач и доехал до Ташкента, созвонился с Г.К. Жуковым, доложил о своей поездке в КНР, передал ему самый горячий привет от руководства КНР. О Ливенцове говорить ничего не стал, так как у Жукова не все в порядке было с сердцем, и я его не стал расстраивать.

Мы уже проверили все данные о Ливенцове и его связях, как и оказалось, и Кунаев, и Брежнев, и Ливенцов — все являются зятьками-родственниками, помимо всего, Брежнев и Ливенцов — старые друзья по каким-то общим имущественным делам в прежние времена. Это была первая преграда на пути именно моей работы, работы основной, так как по гражданской работе моя должность входила в номенклатуру обкома.

Если кому-то покажется, что наша работа была чем-то вроде прогулки по липовой аллее в дни цветения липы, то это грубая ошибка. Несмотря на нашу сверхсильную власть в государстве во все времена, даже после смерти И.В.Стали¬ на, мы все равно испытывали обычные тяготы «нелегалов». Кто мы такие, кого представляем, знали только генсек ЦК КПСС, Председатель Президиума Верхов¬ ного Совета СССР и члены СВПК СССР, работающие на разных должностях партийных, советских и военных органов. Когда, например, Брежнев перевел в Москву Н.А.Щелокова, то Брежнев и подумать не мог, что Щелоков — сотрудник СВПК СССР.

Моя работа осложнялась, отношение ко мне Ливенцова было настороженным и вовсе не дружеским. То ли потому, что Ливенцов знал, догадывался о моей работе в контрразведке (хотя прямо ему никто об этом не сообщал), то ли потому, что я не скрывал своих убеждений и говорил ему, что необходимо пристальное внимание к тем людям, и еврейской национальности, конечно, тоже, кто имеет родственников в США. К тем, кто скрыто или откровенно критикует советскую власть. Нет, я даже не намекал о каких-либо мерах или тем более репрессиях, но только — о пристальном внимании к этим людям. Однако Ливенцов, видимо, из-за того что был женат на еврейской женщине, к разговорам о национальном вопросе относился крайне болезненно и не мог объективно и спокойно все обсуждать.

Петушиные наскоки Ливенцова и его приближенных стали учащаться и по делу, и без дела. За моим перемещением был установлен контроль. Извините, читатель, за прямоту, дураку Ливенцову и его неразумному окружению казалось, что их контроль для меня незаметен.

Время стало тянуться все медленней и медленней, работа моя основная, в контрразведке, даже по связи, превратилась в одностороннюю. Выехать куда мне было надо по основной работе, я не смог, однако с Жуковым связывался, не подавая вида о моем положении.