Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА

Так мы и поехали. Я знал, что этой ночью вся самаркандская шпионская группа, вместе с их шестерками, будет арестована. Когда отъехали от Самарканда километров на сорок, то я остановился по просьбе Бреун. Она отошла по своим делам, а я в это время успел взглянуть на подарок «дяди» — это оказался новенький браунинг с двумя магазинами патронов. Когда Хелен вернулась и мы поехали, она по-детски расплакалась от обиды на «дядю» и «братьев»:

— Такие прижимистые, как будто им только деньги присылают родственники, ну ладно, посмотрим, еще время придет.

Я ее успокоил, но о том, что «дядя» дал мне сорок тысяч рублей и новый браунинг, я промолчал. Только спросил: «А откуда родственники присылают деньги, может, мы сами к ним заедем?» «Да нет, — отвечает она, — на машине до них не доедешь. Они в Грузии и в Москве, вот в чем вопрос». И она долго молчала, что-то обдумывая. И я думал о своем и о том, что сказал Александр Васильевич: «Всю эту шайку, как в Самарканде, так и в Бухаре, мы можем запеленать за десять минут, но в спешке мы погубим дело, надо узнать главное, для чего они сюда направлены, конец спектакля находится не здесь, а где-то там…»

После слов Хелен Бреун о родственниках, которые живут в Грузии и в Москве, я моментально сообразил, что конец спектакля будет в Москве, но не мог придумать и определить артистов-исполнителей, хотя был более чем уверен в том, что Хелен Бреун одна из них.

В Бухару мы приехали поздно ночью, но заезжать в город не стали, решили переночевать в кабине, и Хелен Бреун с заметным откровением призналась: «Я бываю самым счастливым человеком тогда, когда нахожусь с тобой вдвоем, часто думаю бросить все и уехать на необитаемый остров с тобой и никого не видеть и не знать — ни родных, ни близких… Никого! Только быть с тобой вдвоем». Можешь представить себе мое состояние, читатель, и понять то, что на женщину возлагать сверх ответственные задачи, а особенно в разведке, нельзя. Ее, видно, так запугал «дядя» то ли за медлительность, то ли за нерешительность в работе, что она готова была пойти не только на измену, но и на смерть. Если уж откровенно, то черствость и чванливость старшего по чину хоть в разведке, хоть в контрразведке кроме вреда общему делу никогда ничего не приносили. Это я почувствовал по Хелен Бреун. За время, пока она находилась у «своих родственников», они заметно над ней поиздевались всесторонне.

Это было видно по ее погасшим глазам. Она была в подавленном настроении, ей казалось — она не справляется с возложенной на нее задачей.

Ночь прошла быстро, мы, выскочив из машины, чуточку размялись, умылись — рядом с местом, где мы ночевали, пробегал арык с очень чистой водой. Оделись по-человечески и поехали к вокзалу, а вернее, к самой чистой чайхане. Это не доезжая до старинной мечети. Ну если говорить о мечетях, то их в Бухаре было много, как храмов красоты древности, сравнимых почти с самаркандскими. У чайханы мы остановились среди возможно еще с вечера стоящих автомашин. Что меня удивило, так это то, что я увидел Умарова и Курбатова. Когда Хелен Бреун ушла по своим делам, мы с ними быстро перебросились несколькими словами, наметили, где я встречусь с картежниками, и они ушли. Я отошел от своего автомобиля и по сериям номеров автомашин, стоящих здесь, определил, откуда они, из какой области и республики. Вскоре подошла Хелен Бреун, спрашивает, не против ли я, чтоб она пошла в центр города и полюбовалась красотами древностей.

— Нет, конечно, а не страшновато?

— Нет, — говорит, там много народа, — мне дядя рассказывал, люди в основе своей религиозные, а потому там безопасно.

— Хорошо, — говорю я, — сходи. Я бы тебя проводил, но автомобиль без присмотра оставлять нельзя. Если вернешься пораньше, то подожди меня здесь, я съезжу на толкучку.

Там-то я и должен сразиться с картежниками, как было договорено с Александром Васильевичем, с Умаровым и Курбатовым. Так мы порешили и разошлись…

Но, как только Хелен скрылась, я вернулся к машине, пересмотрел все бумаги, которыми ее обеспечил «дядя». Те, где упоминались города: Сталинобад, Баку, Красноводск, Батуми, Ленинград и Москва, быстро изъял и спрятал под обшивку кабины автомобиля. Английского я тогда не знал, и прочитать я ничего не смог. Когда со всем управился, то по-хозяйски поехал на бухарскую барахолку. Не успел закрыть автомобиль, как ко мне с двух сторон подошли «картежники». Среди них был и Умаров, с которым мы переглянулись. Я спрашиваю у картежников:

— Что, играть будем прямо здесь, на глазах у милиции?

— Нет, — говорит старший, — отойдем в уголок, где менты и появиться боятся.

— Но, — говорю я, — автомобиль здесь без присмотра оставлять опасно. Начинаю разыгрывать из себя тюфяка, хотя мой ТТ на взводе. Старший говорит:

— Мы за машину отвечаем, ты ее все равно проиграешь.

— Да? — уточняю я.

— Вот дурень, — говорит один на меня, — еще удивляется! Одежонку твою грязную мы, конечно, с тебя не снимем.

Я чувствую, как вздуваются мои мышцы, наверное, кровью наливаются глаза, но я разыгрываю трусость, почти хлюпаю. Вдруг подходит старший и говорит: